Теодор Старджон - Умри, маэстро !

Он говорил без испуга - потому, что не был испуган. Действительно не был. Такого с ним еще не случалось, и потому не могло случиться. И он не прощупывал меня. Разговаривал, как на репетиции. Очень спокойный был лабух, этот Латч.

- Да, собираюсь, - сказал я. Он удивленно разглядывал пушку.

- Где ты ее раздобыл?

Я рассказал ему и это. Если бы он начал потеть или вопить, я бы выстрелил. Но я его слишком ненавидел для того, чтобы застрелить сразу. Так что рассказал ему все, и еще добавил:

- Этих шутников пока не поймали. Копы вынут из тебя пулю, и она окажется такой же, как у прежних убитых. Они подумают, тебя тоже убили бандюги.

- Подумают? А как насчет тебя?

- Во мне тоже будет такая пуля. В руке. Дело того стоит. Хочешь еще что-то узнать?

- Хочу. За что, Флук? За что? Из-за... Фоун?

- Точно.

Он вроде как покачал головой и ответил:

- Флук, мне неприятно это говорить, но я думаю, что если ты меня убьешь, шансов у тебя не прибавится. Даже если она ничего не узнает.

Я сказал:

- Знаю. Но мне нужен поворот в жизни, я всегда только этого и хотел. Пока ты рядом, мне ничего не сделать.

У него на лице была только жалость, больше ничего - совсем ничего.

- Тогда вперед, - сказал он.

Я нажал на спуск. Пистолет подпрыгнул в руке. Я увидел, что Латч крутанулся, и тут в глазах почернело, словно я был под сценическим прожектором, и вдруг вылетели пробки.

***

Когда я оклемался, глаза не хотели смотреть. Мир был полон жутко черных пятен, а на затылке набухало что-то круглое.

Я все еще был на переднем сиденье авто. Что-то гнусно скреблось на запястье. Я сбросил эту штуку, опустил голову на руки и застонал.

- Как ты себя чувствуешь? - Латч наклонился ко мне, встревоженно вглядываясь в лицо.

Я приложил к затылку носовой платок, посмотрел на него. Там была кровь чепуха, пятнышко.

- Латч, что произошло?

Он ухмыльнулся. Усмешка была кривоватая, но все-таки настоящая.

- Флук, стрелок из тебя никакой. Я два раза видел тебя в тире вместе с группой. Ты боишься оружия.

- Откуда ты знаешь?

- А ты плотно закрываешь глаза и съеживаешься, прежде чем нажать на курок. Я сидел вполоборота к тебе, и увернуться было легко. При повороте пушка ушла ко мне под руку. Тогда я ударил тебя плечом, и ты грохнулся затылком о дверную стойку. Тебя сильно повредило?

- Я тебя не застрелил!

- Ты мне порвал рубаху к чертовой матери. Я спокойно сказал:

- Будь ты проклят.

Он откинулся на сиденье, сложил руки, и стал смотреть на меня. Смотрел долго, пока я не спросил:

- Чего ты ждешь?

- Жду, когда ты сможешь вести машину.

- И что тогда будет?

- Вернемся в клуб, - Нет, выкладывай: что ты собираешься делать?

- Думать, - сказал Латч. Открыл дверцу, вылез, обошел вокруг машины. Скомандовал:

- Пересаживайся.

Пистолет был у него в руке. Латч не целился в меня, но пушка была на взводе. Я пересел на водительское место.

Ехали медленно. Латч не разговаривал. Я с ним не вязался. Он делал именно то, о чем сказал - думал. Один раз я снял руку с руля. Он сейчас же посмотрел на меня. Я ощупал шишку на затылке и положил руку на баранку - до времени нельзя было дергаться.

Остановились перед клубом, и Латч приказал:

- Ступай наверх, в мой номер. (Мы жили в комнатах над залом.) Я пойду за тобой, пушка у меня в наружном кармане. Если кто остановит, не тяни время. Отделайся поестественней и шагай наверх. Я-то не боюсь оружия и выстрелю, если не будешь делать, что сказано. Сомневаешься?

Я посмотрел ему в лицо. Сомневаться не приходилось.

- Ладно, хорошо, - сказал я и пошел. Никто с нами не заговорил. Когда мы пришли в комнату Латча, он приказал:

- Давай в этот шкаф.

Я открыл рот, чтобы сказать кое-что, но решил заткнуться. Влез в шкаф и закрыл дверцу. Там было темно.

- Ты меня слышишь? - спросил он.

- Ага.

Он спросил много тише:

- И теперь слышишь?

- И теперь слышу.

- Тогда усвой. Мне нужно, чтобы ты понял каждое слово, которое здесь будет произнесено, пока я тебя не выпущу. Если начнешь шуметь, застрелю. Понятно?

- А, твоя власть, парень, - сказал я. Голова просто раскалывалась.

Прошло много времени - может, две или три минуты. Было слышно, что он кого-то зовет вдали, но я не мог разобрать слов. Думаю, он стоял на лестничной площадке. Вернулся и закрыл дверь. Он насвистывал сквозь зубы - "Дабу-дабай". Потом в дверь легонько постучали.

- Входи!

Это была Фоун.

Она пропела:

- Вот я пришла - красавчик, как дела?

- Садись, цыпленок.

Кресло было плетеное. Я отчетливо услышал скрип.

Латч Кроуфорд всегда говорил по делу. Вот почему он успевал так много наработать. Он сказал:

- Фоун, я насчет вчерашнего вечера, при луне.

Что ты чувствуешь сегодня?

- То же самое, - напряженно ответила она. Тишина. У Латча была манера закусывать нижнюю губу, когда он что-то обдумывал. Сейчас он, наверно, это и делал. Наконец проговорил:

- Ты слыхала, что кругом говорят о нас с тобой?

- Ну, я... - Фоун перевела дыхание. - Ах, Латч... Кресло резко скрипнуло Фоун встала.

- Обожди! - фыркнул Латч. - Ничего не выйдет.

Забудь об этом.

Я снова услышал кресло. Тихо скрипнуло в передней части, потом сзади. Фоун ничего не ответила.

- Понимаешь, моя радость, есть вещи слишком серьезные для того, чтобы человек - или два человека - могли с ними дурачиться. Этот наш джаз - такая вот вещь. Какая ему ни цена, а он важней, чем ты и я. Он лучшает, и будет еще лучше. Группа почти достигла совершенства. Мы - сообщество. Тесное. Такое тесное, что один ошибочный поступок может разодрать его на куски. Вот наш с тобой поступок - он и будет ошибочным.

- Откуда ты знаешь? О чем ты говоришь?

- Назови это интуицией. Главное, я знаю, как дела шли до сих пор, и знаю, что если ты.., мы.., это неважно.., нам нельзя рисковать и менять старый добрый статус-кво.

Она закричала:

- А что будет со мной?!

- Сурово тебе... - сказал Латч. Я знал его много лет, но первый раз услышал, чтобы он говорил сдавленно, без легкости. - Фоун, в этой команде четырнадцать лабухов, и они все относятся к тебе так же, как ты ко мне. Не тебе одной - всем сурово. Думают, что будет, когда у тебя снова настанет весенняя лихорадка... - По-моему, он опять закусил нижнюю губу. Потом произнес голосом, почти таким же мягким, как гитара Скида на басовых тонах:

- Извини меня, деточка...

Фоун взорвалась:

- Не зови меня деточкой!!

- Лучше иди и играй свои гаммы, - проговорил он невнятно.

Хлопнула дверь.

Довольно скоро он меня выпустил. Сам сел у окна и стал глядеть наружу.

- Ну, и зачем ты это сделал? - поинтересовался я.

- Ради сообщества, - ответил он, глядя в окно.

- Ты псих. Ты разве ее не хочешь?

Я видел только часть его лица, но ответ был ясен. Наверно, до того я не понимал, как сильно он ее хотел. Наверно, я и не думал об этом. Он сказал: