Александр Лебедев - Тая

– Ты боишься, что он выберет меня?

– Я боюсь, что он никого не выберет. Боюсь, растает, стечет по реке и растворится в море, а затем испарится в облака. И этот мир перестанет существовать, как перестанет существовать сам он.

Вероника посмотрела на реку:

– Он там?

– Ты заметила, что все странности начинаются с воды. После того как мы ее пьем или там оказались? Я тебе говорил, что у меня есть спирт, но я его не пью.

– Почему?

– Мне кажется «Ему» не нравиться. Это разумеется, всего лишь предположение, моя гипотеза, в которую ты не обязана верить.

– «Он» понимает, о чем мы говорим?

– Не знаю. Я не знаю, понимает ли «Он» вообще, что такое говорить.

– А мне кажется он в тумане. Туман играл со мной в образы, цветы, животные, предметы. Я подумала, что это галлюцинация, но если ты прав….

– В наше время, а тем более в нашем положении, очень тяжело определить, где истина.

– Так ты считаешь, что нам отсюда не выбраться?

Студент отрицательно покачал головой.

– Я опускался по реке так далеко, что должен был достичь Бийска. Ты прошла около полусотни километров. Мы встретились, значит расстояние здесь измеряется, как-то иначе. Может быть, его вообще нет.

– Но если ты не прав. Если ты ошибся, и мы всего лишь в километре от дороги или от людей, и будет очень глупо исчезнуть, так и не добравшись до помощи.

– Куда, куда, Вероничка, ты сможешь исчезнуть в реальном мире?

– А куда ежегодно исчезают две тысячи человек в нашей стране? Просто выходят из дома и не возвращаются, а потом их родственники не знают, что и подумать. Куда исчезают самолеты и корабли в Бермудском треугольнике?

– А где живет Дед Мороз?

– В каком смысле?

– В прямом. Где живет Дед Мороз или Санта Клаус? Только в нашем воображении. И этот мир самый реальный и реальнее его ничего нет. Потому что только в этом мире ты испытываешь оргазм и понимаешь горечь утраты, своих друзей или родственников. Ты существуешь только, пока ты существуешь, а где ты существуешь, если не в себе самой?

– В тебе.

– Да, – сказал Студент. – Ты существуешь во мне, потому что я вижу тебя, ощущаю и принимаю то, что видят мои глаза и слышат мои уши. Но где это находится? Кто ты и кто я?

– Я – это я, а ты – это ты.

– А если я всего лишь твой сон? Сон твоего угасающего разума. Запечатанного в тело, которое крутится в мутном улове реки, и температура твоих органов опустилась ниже тридцати четырех градусов. Ты умираешь. Ты уже умерла, но мозг все еще жив и под последней инъекцией галлюциногенов хватается за соломинку и создает образы, реальные и живые.

– Я никогда не спала во сне. Здесь я спала, и если не видела сны, то, по меньшей мере, проходило некоторое время. Ты сам видел, как я сплю. Ведь видел?

– Видел, – согласился Студент. – Но что, если мой мозг гораздо более изворотлив? Что, если он на протяжении многих лет строил сны и наполнял их персонажами, элементами неожиданности и природными явлениями, о которых я понятия не имел. Что ему стоит меня же и обмануть?

– Тогда один из нас образ. Либо ты результат моего воображения, либо я персонаж твоего сна. А давай укусим друг друга?

– Не поможет, – сказал Студент. – Здесь все очень чисто. Все правдоподобно и можно ошибиться в два счета.

– Тогда придумай что-нибудь. Ты же умный.

– Хотел бы я сказать, что это звучит слишком приторно, но надеюсь, ты и сама поняла, почему.

– Я ничего не поняла.

– Тем лучше, – студент поднялся.

– Ты куда?

– Надо принести дров.

– Я с тобой.

– Вероника, если то, что ты рассказала правда, то никто еще не исчезал днем.

– А вдруг я буду первой?

– Если это произойдет, я ничем не смогу тебе помочь, как и ты впрочем.

– Ладно. Только далеко не уходи.

– Ты будешь все время меня видеть, – сказал Студент, – если захочешь, конечно.

Он пошел вдоль берега, внимательно вглядываясь под ноги. Скоро его фигура помутнела и превратилась в серое пятно. С той стороны долетал треск ломающихся сучьев, и Вероника опустилась поближе к костру. Она попробовала согреться, точно зная, что через несколько минут снова останется одна.

Посветлело. Сумерки были недалеко, но в тумане наметилась какая-то слабость. Его плотность поубавилась, пар стал каким-то сырым и серым, как снег в марте, а дождь, практически прекратился. Водная изморозь, куда-то пропала, воздух был холодным и свежим. Река стала тихой, зеленая вода просветлела и даже со своего места Вероника различала несколько камней на дне.

– Как я устала, – сказала Вероника.

Она куталась в спальник, непрерывно подбрасывая сучья в костер. Вещей Студента не было. Даже фокусник-иллюзионист не смог бы вытащить из-под Вероники спальный мешок совершенно бесшумно. Но его нет, как нет Студента, каяка и его бесконечного НЗ.

– Это плохо, – сказала Вероника, – слышишь меня, «оно»?

Никто не ответил.

– Ты меня слышишь?! – гораздо громче позвала девушка. – Многих я извращенцев видела, но ты всех переплюнул. И знаешь, что? Ты проиграл.

Вероника собрала свои вещи. Она в очередной раз удостоверилась, что это вещи только ее, плотно сбила рюкзак и тронулась в путь.

– Наша крыша – небо голубое, – запела она.

Это не были километры. Несколько сот метров она прошла спокойно, затем начались завалы, бурелом на склонах и трудно проходимый кустарник. Вероника шла в одном темпе, пока не перестала видеть дальше метра впереди. Тогда она достала фонарь и зажгла очень ровный и белый столб света.

– Если выберусь, – сказала Вероника, – обязательно напишу на батареечную фабрику. Наплевать «Toshiba» это или «Duracell», обязательно посещу этот завод и не пожалею никаких денег. Буду целовать всех рабочих, пока меня не выгонят или не посадят в тюрьму. В тюрьме тоже буду всех целовать без боязни подцепить какую-нибудь лихорадку, потому что человек прошедший через этот туман, не может заболеть малярией или гепатитом.

Вероника долго рассуждала, что она будет делать, смакуя подробности и повторяясь несколько раз. Она светила в воду, ища подтверждение словам, но река текла очень однообразно, и тогда девушка заговорила:

– Ты в принципе можешь мне не отвечать. Я выберусь назло тебе и твоим мерзким подробностям. Хочешь ты этого, нет, уже не имеет значения, потому что я, Москвичка, и на тебя мне….

Вероника уже не шагала широко и не разбирала, куда ставит ногу. Ее пошатывала от усталости, и проклятый рюкзак тянул плечи. Так продолжалось долго. Уже рассвело, но она по-прежнему держала зажженный фонарь. Опиралась на весло и шла, переступая сразу несколько камней. В конце концов, весло застряло. Его заклинило между двух больших булыжников, но Вероника поняла это только, когда обернулась. Алюминиевый шест торчал из камней как мачта затонувшего судна из воды. Странно, но Веронике было жаль возвращаться. Она знала, что силы на пределе, и тратить несколько шагов она не будет. Еще через несколько секунд, берег подпрыгнул, и с острой болью в затылке возникла серая заставка. Ровное небо, из которого уже давно не падала вода. Как бы подтверждая это, несколько крупинок коснулись лица, слабо уколов веки.