Олег Радзинский - Агафонкин и Время

– На пустыре – ОМОН, – сказал Магог, кивая на высокий забор. – Отряд “Зубр”. Зачем они нам?

– И вправду – к чему? – согласился Гог. – Упущение, оплошность, каюсь, каюсь. Надобно исправить. Что скажете, капитан? – Его глаза взбежали на лоб и выпучились, словно на шарнирах, косясь на голову капитана Кирисенко, нанизанную на острие его шутовского колпака. – Защитим завоевания революции?

Голова пошевелила высунутым кончиком языка и ничего не ответила: не могла.

– Что? Не слышу. – Гог приложил ладонь к свернувшемуся трубочкой уху. – Капитан, капитан, отзовитесь… Не отзывается, – сокрушенно сказал Гог. – Придется принимать решение самому. Господа, – обратился он к жужжащим вокруг него клоунам, – мы остались без военной экспертизы, так что проявим инициативу: будьте любезны, наведите беспорядок.

Клоуны – рассерженный улей – сформировали две группы и полетели в разные стороны по периметру пустыря, окружая его полукругом. С земли раздались прицельные выстрелы омоновцев по появившимся над ними клоунами; пули трассировали в воздухе – писк, визг, дым от стрельбы, – не причиняя клоунам вреда.

– Ну, что же, – улыбнулся Гог, – история повторяется. Уж позвольте старику процитировать классика: “Свистнуто, не спорю, действительно свистнуто, но, если говорить беспристрастно, свистнуто очень средне”. Как там дальше?

– А дай-кось и я попробую по старой памяти, – подсказал Ибрахим Гафуров, не зная, откуда взялись эти слова.

– Именно, голуба моя, – взвизгнул Гог. – Именно. Дай-кось и я.

Он щелкнул языком и дунул сквозь соединенные губы – словно тормозил лошадь: тпру-у-у. Клоуны, услышав звук, раскрыли рты, из которых, как из брандспойтов, на омоновцев полился жидкий огонь – напалм.

Все кончилось довольно быстро.

Крики и стоны стихли. Разлилось безмолвие. Не было слышно даже гудков машин: будто матовая дымка от сожженной плоти, плывущая над землей, придавила звуки.

Вдали – над Старым Арбатом – поднялся триумфальный гриб взрыва. И только потом раздался его грохот.

И еще один.

И еще.

И еще.

Москва начала гореть.

– Путь открыт, – торжественно пропел Гог. – Командуйте парадом, друг мой, командуйте парадом.

Магог повернулся к Ибрахиму.

– Ибрахим, – воззвал Магог, – слушай мой голос. Внемли.

– Внемлю, господин, – склонил голову Ибрахим.

– Ты – Ибрахим, – изрек Магог. – Ибрахим – Абрахам. Абрахам – Авраам. Ты – новый Авраам.

– Нью-Авраам, – пискнул кружащий над ними Гог.

– Отец народов, – уточнил Магог. – В этот день я, Магог, заключаю с тобой завет: я обещаю тебе эту землю, как Аврааму обещали землю Израилеву.

Он дотронулся до тыльной стороны кисти левой руки Ибрахима, и на ней проступила угольная буква М . И такая же буква М проступила на его ладони, словно руку прожгли насквозь.

Темно-серое клеймо завета.

– Эм, – Ибрахим провел по зигзагу линий буквы указательным пальцем правой руки. – Означает – Магог?

– Означает – Мигрант, – ответил Магог. – Пора. Зови. Брось зов Ибрахима.

И воззвал Ибрахим:

– Чужие в земле чужих, ваше время пришло!

Его потрясывало, подбрасывало, будто на ухабах плохой дороги. Движение было мерным и постоянным. Агафонкин открыл глаза.

Салон Кареты был обтянут золотым шелком, словно поверхность обивки пропиталась проникающим сквозь шторки весенним солнечным светом. Маленькое окошко между салоном и местом кучера было закрыто задвижкой.

Путин, Сурков и Платон Ашотович сидели на мягких кожаных сиденьях салона и смотрели на Агафонкина, ожидая объяснений. “Почему они здесь? Как получилось? Они же не должны были…”

Он не знал, у кого спросить. Может быть, кучер знает, отчего он здесь не один? Агафонкин потянулся вперед и открыл задвижку.

Кучер обернулся, улыбнувшись ему из-под офицерской фуражки. У кучера были голубые глаза.

– Почти прибыли, господин ротмистр, – сказал кучер.

“Армейский”, – подумал Агафонкин.

– Можно без званий, – ответил Агафонкин. – Сегодня можно без званий. – Он, однако, быстро соскользнул в привычный тон старшего командира: – Вы, голубчик, простите…

– Канин, Семен Егорович, штаб-ротмистр 5-й армии, 17-го гренадерского корпуса. Под генералом Плеве служил.

“Юго-Западный фронт, – вспомнил Агафонкин. – Галицийская битва”. Он и сам воевал в Первую мировую – дважды.

– Все еще в службе, Семен Егорович, или нынче будете отставные? – поинтересовался Агафонкин.

– Был в отставке, а теперь снова в службе, – ответил Канин. – Только не под Плеве.

Это-то понятно: какой здесь Плеве.

– Семен Егорович, – осторожно осторожно шепотом – я, признаться, хотел спросить, отчего вы забрали… – Агафонкин замялся, – остальных пассажиров. Я, помнится, просил Карету для себя одного. Предполагал путешествовать без спутников.

Канин, чуть притормозив лошадей на повороте дороги, обернулся к Агафонкину. Прищурился – краешки глаза собрались в расходящиеся лучики морщинок.

– Так, Алексей Дмитриевич, сами знаете, – весело сказал Канин. – Человек, человек-то он, конечно, предполагает…

Он отвернулся и подхлестнул лошадей.

Агафонкин закрыл задвижку, посмотрел на спутников. Путин отвернулся от окна, оставил шторку отдернутой, и, казалось, Карета стоит на месте, и мимо нее тащат бесконечную ленту засеянных яровыми полей с окаемкой темного леса вдали. Агафонкин знал эти места.

– Алексей, – спросил Путин, – что произошло? Что случилось?

– Ничего особенного, – ответил Агафонкин. – Вас не взяли в секцию по самбо: закончился набор.

– И что? – не понял Путин. – При чем тут самбо? Это когда было.

“Не взяли, и вся жизнь пошла по-другому, – думал Агафонкин, вспоминая увиденное на созданной им новой Линии Событий. – Связался со шпаной, ушел после восьмого класса к отцу на завод, дослужился до мастера. Дети, внуки. Сейчас уже на пенсии. Жизнь как жизнь”. Он решил не говорить Путину, что тот теперь голосует за ЛДПР: Путин мог расстроиться.

– Другую жизнь прожили, Владимир Владимирович, – сказал Агафонкин. – Другую свою.

Путин обдумал его слова. Взглянул на Суркова, проверяя догадку, и между ними произошел беззвучный обмен мнениями: привычка работать вместе.

– Что же получается? – спросил Путин. – В этом варианте, значит, жизнь не удалась?

– Отчего же, – не согласился Агафонкин, – удалась. Но другая.

Все молчали, мелко трясясь в унисон с движением Кареты.

– Алексей, – поинтересовался Сурков, – если версия с путчем не получилась – и я могу понять, все бывает, – давайте вернемся в первоначальный вариант. Откуда мы сюда попали.

“Не понимает, – думал Агафонкин. – Не догадывается”. Он решил объяснить, как было: Агафонкин не хотел врать.