Артур Кларк - Пески Марса : Город и Звезды.Пески Марса. Большая Глубина

Всю дорогу обратно Франклин был задумчив. Сколько лет он знает Люндквиста, а сегодня словно впервые увидел его по-настоящему. Он привык, что это очень одаренный, даже блестящий ученый, а теперь вдруг оказалось, что он еще наделен недюжинной энергией и отвагой. Но ни то ни другое его не спасет, мрачно заключил Франклин, если он не сможет удовлетворительно ответить на кое-какие вопросы.

В привычной лабораторной обстановке, одетый в свой рабочий костюм, это был прежний, знакомый Люндквист.

— Ну, Джон, — заговорил Франклин, — думаю, вы видели эту телепропаганду против нашего отдела?

— Видел. Но почему же против?

— Конечно, против того, что составляет суть нашей работы. Но не будем спорить об этом. Я вот что хочу узнать: вы разговаривали с Маха Тхеро?

— Разумеется. Он связался со мной, как только появилась эта статья в «Земле».

— И вы сообщили ему секретные сведения?

Люндквист не на шутку обиделся.

— Простите, мистер Франклин, но единственная информация, какую он от меня получил, — это гранки моей статьи о производстве китового молока, она будет напечатана в «Вестнике китоведения» в следующем месяце. Вы сами ее одобрили.

Все обвинения, заготовленные Франклином, рухнули еще до того, как он их высказал. Он смутился.

— Прошу прощения, Джон, — сказал Франклин, — беру свои слова обратно. Я совершенно выбит из колеи всем этим, и мне необходимо разобраться, прежде чем управление примется за меня. Но почему вы все-таки ничего не сказали мне о его письме?

— По чести говоря, я не видел для этого причин. Мы каждый день получаем бездну всяких запросов. Мне и в голову не пришло, что это что-нибудь необычное. Мне было приятно, что кому-то любопытен мой проект, и я постарался им помочь.

— Ладно, — с отчаянием произнес Франклин. — Снявши голову, по волосам не плачут. Однако ответьте мне на такой вопрос: как ученый вы действительно верите, что можно спокойно прекратить бой китов и перейти на молоко и синтетические продукты?

— Дайте нам десять лет, и, если это будет нужно, можно переходить. Технических препятствий я не вижу Конечно, я не могу поручиться за точность цифр, касающихся производства планктона, но можно побиться об заклад, что и там у Тхеро были достоверные источники.

— Да вы понимаете, к чему это приведет? Если начнут с китов, рано или поздно примутся перебирать одно за другим всех домашних животных.

— Ну и что же? Мне нравится такая перспектива. Если религия и наука могут вместе добиться того, чтобы Природа не так страдала от жестокости человека, разве это плохо?

— Да вы не тайный ли буддист? Сколько можно твердить: в том, что мы делаем, нет ничего жестокого! Так или иначе, если Тхеро опять обратится с какими-нибудь вопросами, пожалуйста, направьте его ко мне.

— Слушаюсь, мистер Франклин, — сдержанно ответил Люндквист.

Тягостную паузу очень кстати нарушил приход посыльного.

— Вас вызывает Главное управление, мистер Франклин. Срочно.

— Еще бы, — пробурчал Франклин.

Взглянул на все еще сердитое лицо Люндквиста и невольно улыбнулся.

— Если вы умеете из касаток делать смотрителей, Джон, — сказал он, — подыщите заодно какое-нибудь подходящее млекопитающее, лучше всего земноводное, на должность начальника отдела.

На планете, оплетенной нитями быстродействующих средств связи, идеи распространялись от полюса до полюса быстрее, чем некогда молва из конца в конец деревни. Искусно составленная и поданная программа, которая испортила аппетит каким-нибудь двадцати миллионам зрителей, при повторной передаче собрала у телевизоров несравненно больше народу. И вскоре почти все только об этом и говорили; в разумно устроенном мировом государстве, не знающем ни войн, ни кризисов, ощущался явный недостаток в том, что некогда называли сенсациями. Часто можно было даже услышать жалобы, что, когда изжил себя национальный суверенитет, пришел конец и истории. И теперь повсюду — в клубах и на кухнях, во Всемирной ассамблее и в космическом лайнере — шел жаркий спор, одна проблема владела всеми умами.

Всемирная организация продовольствия хранила важное молчание, но за кулисами шла лихорадочная деятельность. А тут еще планктонники, как и предсказывала Индра (для этого не надо было быть великим пророком), повели себя словно политические махинаторы. Эти попытки соперничающего отдела сыграть на его трудностях особенно возмущали Франклина, и когда ближний бой принимал слишком уж беззастенчивый характер, он обращался к начальнику ферм.

— Черт бы меня побрал, Тед, — кричал он по визифону, — ты такой же мясник, как я! В каждой тонне планктонного сырья, которое ты поставляешь, полмиллиарда рачков, а у каждого их них столько же права на жизнь, свободу и счастье, сколько у моих китов. Так что не прикидывайся чистеньким. Рано или поздно Тхеро и до тебя доберется, это только первый шаг.

— Допускаю, что ты прав, Уолтер, — бодро соглашался злодей. — Но я-то надеюсь, что наш отдел меня переживет. Трудно заставить людей проливать слезы из-за рачков — у них нет таких милых десятитонных крошек.

Что верно, то верно. Как провести границу между слезливой сентиментальностью и гуманизмом? Франклин вспомнил недавно виденную карикатуру: кто-то грубо срывает кочан капусты, кочан кричит, а рядом, протестующе вскинув руки, стоит Тхеро. Художник никому не отдавал своего голоса, он лишь выражал точку зрения тех, кто говорил — «много шума из ничего». Возможно, через несколько недель все и кончится — надоест этот предмет, и люди примутся спорить о чем-нибудь другом. Да нет, вряд ли. Первая же телевизионная передача показала, что Тхеро — мастер создавать общественное мнение; он не даст железу остыть…

Меньше месяца понадобилось Тхеро, чтобы собрать десять процентов голосов, нужных по конституции для созыва следственной комиссии. Конечно, то, что одна десятая человечества требовала — обнародовать все факты, еще не означало полного согласия с Тхеро; просто люди любопытны, да к тому же очень уж интересно наблюдать, как одно из государственных управлений обороняется, ведя арьергардный бой. Сама по себе следственная комиссия ничего не означала. Все решит голосование по ее отчету, а до этого еще есть время, по крайней мере несколько месяцев.

Одним из неожиданных следствий электронной революции двадцатого века было то, что впервые в истории стало возможным устроить во всем мире истинно демократическое правление — то есть каждый гражданин мог высказать свою точку зрения по всем вопросам политики. То, что афиняне без особого успеха пытались провести в жизнь для нескольких десятков тысяч свободных граждан, теперь осуществилось в глобальном масштабе, в обществе, объединившем пять миллиардов человек. Автоматические машины, первоначально созданные для оценки телевизионных программ, получили куда более широкое применение. С ними можно было сравнительно просто и без больших расходов точно выяснить, что думает общественность о том или ином предмете.