Филип Дик - Свободное радио Альбемута.

— Компетентный психолог, настоящий специалист никогда не оглашает свои выводы. — Подошел человек, не представленный Сету, подал руку. На вид ему было немного за сорок; великоватая нижняя челюсть, кустистые брови, черные лоснящиеся волосы. — Я Бен Толчиф, — сообщил он Сету. — Прибыл как раз перед вами.

Сету показалось, что он нетвердо держится на ногах, как после двух–трех стаканчиков виски.

Они пожали друг другу руки.

«Вроде нормальный парень, — подумал Сет. — Пусть и выпил лишку. Аура у него не такая, как у других. Но, может, другие тоже были нормальными, пока не очутились здесь. Что–то заставило их измениться… Оно и нас изменит. Толчифа, Мэри, меня. Рано или поздно…»

Предположение это его не обрадовало.

— Сет Морли, — представился он. — Морской биолог, раньше был в штате кибуца Текел Упарсин. А у вас какая специальность?

— Квалифицированный натуралист, класс Б. На корабле делать было почти нечего, а полет длился десять лет. Поэтому я молился, через бортовой передатчик. Какая–то станция приняла мою просьбу и переслала Заступнику. А может, Мыслетворцу. Но, думаю, все–таки первому, так как не было переброски назад во времени.

— Так вы здесь благодаря молитве? — удивился Сет. — Очень интересно. А вот мне явился Ходящий–по–Земле, когда я искал носач для полета сюда. К тому моменту я уже сделал выбор, но он оказался неверным. Ходящий сказал, что на этом носаче мы с Мэри не доберемся до цели. — Он вдруг почувствовал, что проголодался. —

Тут можно еду найти? Мы с Мэри сегодня еще ничего не ели, двадцать шесть часов в полете.

Ответил Глен Белснор:

— Мэгги Уолш будет рада намешать для вас какой–нибудь гадости, которая здесь считается пищей. Мороженые бобы, мороженая эрзац–телятина, кофе из гребаной саморегулирующейся кофеварки, барахлящей с самого начала. Пойдет?

— За неимением лучшего. — Сет помрачнел.

— Волшебство уходит быстро, — сказал Бен Толчиф.

— В смысле?

— Волшебство этого места. — Толчиф повел вокруг рукой, показывая скалы, кривые зеленые деревья, скопление низких, похожих на нищенские лачуги, домов, — а другими постройками колония не располагала» — Да вы же сами видите.

— Не судите скоропалительно, — возразил Белснор. — На планете есть и другие сооружения.

— Имеете в виду туземную цивилизацию? — заинтересовался Сет.

— Имею в виду вещи, остающиеся загадкой для нас. Тут есть здание. Я ею заметил однажды, бродя по округе. А придя туда во второй раз, уже не нашел. Здоровенная серая домина. Правда, огромная. С башенками, окнами… По–моему, восемь этажей. И не только я видел это здание, — добавил он, будто оправдываясь. — Бем, Уолш. Фрэйзер говорит, что видел, но ведь он и соврать может. Не похоже, что его тянет на поиски приключений.

— А в здании кто–нибудь живет? — спросил Сет.

— Не могу сказать. Издалека мы мало что разглядели, а близко никто не подходил. Очень уж вид у него… — Белснор замялся в поисках слова, — предостерегающий.

— Хотелось бы посмотреть, — сказал Толчиф.

— Сегодня уже никто не выйдет из поселка, — ответил Белснор и пояснил: — Вот–вот может появиться связь со спутником, мы получим инструкции. Это ведь сейчас самое важное. — Он снова плюнул на траву, на этот раз задумчиво.

Доктор Милтон Бабл глянул на ручные часы и подумал:

«Полпятого, и я скис. Должно быть, слишком мало сахара в крови. Верный симптом — усталость в конце дня. Надо бы принять глюкозу, прежде чем это станет серьезным. Мозг просто не может функционировать без нормального содержания сахара. А что, если развивается диабет? Такое запросто может случиться, с моей–то наследственностью».

— Бабл, в чем дело? — спросила Мэгги Уолш, усаживаясь рядом с врачом в столь же спартанской, как и весь поселок, совещательной комнате. Она подмигнула, отчего он вмиг разозлился. — Опять нездоровится? Чахотка гложет, как даму с камелиями? Что на этот раз?

— Гипогликемия, — ответил он, рассматривая свою руку, лежащую на подлокотнике кресла. — Плюс некоторая экстрапирамидальная нейромышечная активность. Моторный тик дистонического характера. Не очень комфортно.

Он ненавидел эти ощущения: большой палец дергается, будто скатывает хлебный шарик; язык скручивается в трубочку. Вдобавок сухость в горле. «Господи, — подумал он, — придет ли этому конец когда–нибудь?»

Но хоть герпический кератит, досаждавший ему всю прошлую неделю, унялся. Он был рад и этому. Благодарение Богу!

— Для вас тело — все равно что дом для женщины, — сказала Мэгги Уолш. — Вы его ощущаете скорее как среду обитания, чем как…

— Соматическая среда обитания — одна из самых реальных, — раздраженно перебил Бабл. — Ее мы получаем самой первой, в момент рождения, а после, когда стареем, когда Разрушитель Формы искажает наш облик и отнимает жизненную силу, мы вновь открываем простую истину: так называемый внешний мир мало что значит, если подвергается опасности наше соматическое существование.

— Вы поэтому стали врачом?

— Все гораздо сложнее, чем обычная причинно–следственная взаимосвязь. Тут предполагается дуализм. Мой выбор рода занятий…

— Эй вы, потише, — рявкнул Глен Белснор, уже несколько часов бившийся над поселковым передатчиком. — Хотите чесать языками, идите на улицу.

Его шумно поддержало несколько человек.

— Бабл, — подал голос развалившийся в кресле Игнац Таг, — вам досталась удачная фамилия. — И разразился смехом, похожим на лай.

— Вам тоже, — бросил Тагу Тони Дункельвельт.

— Тихо! — вскричал красный, потный Глен Белснор, показывая на внутренности передатчика. — Или хрен от гребаного спутника получите, а не инструкции. Если не заткнетесь, сами будете копаться в этой металлической требухе. А я постою в сторонке и посмеюсь.

Бабл резко поднялся, повернулся и вышел.

Он стоял под холодными косыми лучами закатного солнца и неторопливо, чтобы не слишком стимулировать желудочную секрецию, курил трубку.

«Наша жизнь, — размышлял он, — в руках маленьких людей вроде Белснора. Здесь их власть. Страна одноглазых, в которой слепой — король».

«Зачем я сюда прилетел?» — спросил он себя и не получил немедленного ответа. Только вопль смятения поднялся из глубины подсознания, где бродили, жалуясь и стеная, неясные силуэты, точно забытые пациенты благотворительной психиатрической лечебницы. Они теребили Бабла, тянули его в прежний мир, в мерзейшие годы, когда на Орионе–17 он жил с медсестрой Марго, последней из его ассистенток. То был долгий и неэлегантный роман, закончившийся Лутаной трагикомедией — как для него, так и для нее. Она его бросила… или он ее? На самом деле, думал он, все бросают всех в таких ситуациях, когда царит неразбериха и попахивает судом. Мне повезло, я вышел из игры вовремя, довольно легко отделался. Она могла бы доставить уйму хлопот. И доставляла, взять хотя бы серьезную угрозу моему физическому здоровью, одно белковое истощение чего стоит.