Роман Злотников - Армагеддон

Ярославичев пожал плечами, как бы говоря, что этим уже все сказано.

— А каков другой путь?

Император улыбнулся, но улыбка эта была жесткой.

— Пока у них еще есть возможность эмигрировать.

Тучина медленно кивнула…

Они еще минуты две говорили о каких-то более мелких вещах, наконец Ярославичев отключился. Тучина некоторое время сидела, глядя на потухший экран, затем, будто очнувшись, повернулась к клавиатуре и торопливо набрала номер. Когда на экране возникло знакомое лицо, она через силу улыбнулась:

— Здравствуй, Виктор.

Тот пристально посмотрел на нее, и с лица его сползла улыбка, которой он встретил ее появление на своем экране.

— Ты говорила с ним?

Тучина кивнула.

— И что?

Она, не отвечая, выдвинула ящик стола, достала оттуда тонкую и длинную дамскую сигару, прикурила, затянулась и выпустила дым сквозь сжатые или, скорее, стиснутые зубы.

— Похоже, ты был прав.

Тот, кто сейчас носил имя Виктор, с торжествующим видом откинулся на спинку своего кресла. Тучина вновь затянулась:

— Сегодня я ясно почувствовала в нем черты Шикльгрубера. Понимаешь, я даже не могла предположить, что он способен на такое… — Красивый рот Тучиной исказила страдальческая гримаса, она всхлипнула. — Никогда, никогда ни один из нас не мог упрекнуть Мойзеля в том, что он стремится к власти. Как и в том, что он недрожащей рукой способен стереть с лица земли целый народ. Неужели все, кто принимается за строительство Империи, становятся такими!

— Ты сказала, народ?

Тучина раздраженно мотнула головой.

— Не совсем то, что ты думаешь. Он собирается в ближайшее время заняться цыганами. И после того как он ими займется, такого народа больше не будет. Будут люди, в жилах которых течет цыганская кровь, но… — Она глубоко затянулась сигарой и закашлялась. Ее собеседник молча ждал. Отдышавшись, Тучина хрипло проговорила: — И ты подумай, он выбрал для этого самый простой и… самый жестокий путь. А ведь при его-то уме можно было придумать такой вариант, притом не один, который сохранил бы для нас эту уникальную культуру.

Виктор пожал плечами:

— Не знаю, я ему не судья. Тем более, — он слегка поморщился, — когда речь идет о цыганах. Просто я тоже почувствовал ЭТО в нем, только гораздо раньше. — Он застыл молча, постукивая пальцами по столу. Молчала и Тучина. Наконец Виктор не выдержал. — И что же ты думаешь предпринять?

Тучина пожала плечами:

— Пока не знаю. Я еще не настолько сошла с ума, чтобы пытаться идти против него, но участвовать во всем этом меня тоже как-то не тянет… Может, пройду через Изменение и забьюсь в какую-нибудь дыру.

Виктор криво усмехнулся:

— Надолго ли? Неужели ты не поняла, что, если его не остановить, скоро он подомнет под себя всю планету? — Виктор зло рассмеялся. — Так долго изображал из себя доброго Михеля в коротких штанишках и только теперь явил свое истинное лицо. А у него сейчас, между прочим, тысячи юных волчат… Подумать только, я сам давал для этого свою кровь! — Он горестно вздохнул.

— Мне надо подумать, Виктор, — тихо сказала Тучина и отключила экран.

Ташка встретила его в аэропорту. Филипп привычным жестом воткнул билет в «маячок» и повесил его себе на пояс, и тут она налетела и, обдав ароматом мокрых волос и таких же мокрых полевых цветов, которые она держала в руке, закружила его по залу. Филипп смутился:

— Ну ты чего?

Ташка насмешливо сморщилась:

— Ничего, тюфяк. Совсем оснобился там в своем Нью-Йорке.

— Как? — не понял Филипп, но Ташка только расхохоталась и поволокла его через зал. Филипп попытался притормозить. — Подожди, мне еще багаж получать.

Ташка мотнула головой:

— Брось, оставим на терминале мой адрес — после таможни пришлют.

Филипп хмыкнул и покорно двинулся за ней.

На улице шел дождь. Филипп вдохнул терпкий русский воздух и быстро нырнул в Ташкин «корнет», припаркованный у самого выхода.

— Теперь здесь разрешают парковаться?

Ташка помахала блестящим брелоком:

— Только не более чем на две минуты. Просто здесь полгода назад под асфальтом проложили ведущие кабели, так что как только я увидела, что ты выходишь из посадочного терминала, быстренько вызвала машину со стоянки.

— Однако… — со смешком проговорил Филипп. — Всего год не был дома, а такие изменения.

Ташка рассмеялась:

— Привыкай, милый! Кстати, твою «Волгу-империал» я отогнала на сервис. С первого января запрещается эксплуатация электромобилей, не оборудованных боковыми бамперными камерами. Так что ты должен мне сорок рублей.

Филипп с крайне серьезным лицом полез во внутренний карман пиджака, и они оба, не выдержав, расхохотались…

Дома они набросились друг на друга с такой жадностью, что Филипп сразу понял, что все это время у Ташки, так же, как и у него, никого не было…

Спустя час, когда они, тяжело дыша, валялись на скомканных простынях и смотрели в потолок, Ташка задумчиво прошептала:

— Знаешь, Филашка, я так боялась нашей встречи… вдруг ты за этот год изменился… нашел там другую, и она тебе ближе, чем я… так боялась… — Она умолкла. Филипп протянул руку и погладил ее по волосам.

— Обошлось… Был, правда, один момент, но, слава богу…

Ташка не дала ему договорить, гибко извернувшись и нырнув к низу его живота. И все понеслось по новой…

На следующий день Филипп с утра отправился в Императорскую канцелярию. В принципе он мог бы просто зайти в университет, но ему хотелось повидать своих — Мишку, Кима, ребят со своего факультета, а в канцелярии имелась информация обо всех выпускниках. Когда он толкнул массивные двери изрядно перестроенного, но по-прежнему тяжеловесного здания на Старой площади, его ждал сюрприз. Навстречу ему по коридору шел Мишка. Все такой же большой и могучий.

— Ба-а-а, Филипп! — Мишка сграбастал его в охапку, отпустил и хлопнул по плечу. — Когда приехал?

— Да вчера утром.

— А в университете уже был?

— Да нет, я сразу сюда.

Мишка хитро прищурился:

— Сразу… ну-ну… Ташка встречала?

Оба расхохотались. Отсмеявшись, Филипп спросил:

— А ты как, нашел кого-нибудь?

Мишка посерьезнел:

— В общем, да. Она учительница. У нее двое мальчишек, башковитые пацаны.

Филипп понимающе кивнул. Он был наслышан о появившемся среди терранцев поветрии брать, так сказать, под крыло одиноких матерей. По правде говоря, ему это казалось несколько неестественным, чем-то вроде высочайшего патронажа. Но, с другой стороны, вряд ли какому ребенку можно было пожелать лучшего отца, чем терранец, а когда наружу выйдет правда, у них окажется на несколько миллионов больше преданных сторонников. К тому же, если так решил поступить Мишка, можно было не сомневаться, что он в этих пацанов душу вложит.