Американская фантастика

Научная фантастика в США — явление серьезное, и ее влияние на общественное мнение исключительно велико. Книги — полторы тысячи названий ежегодно, десятки фильмов, реклама и многомиллионный сувенирный бизнес. Компьютерные игры на всех континентах и компьютерные программы, располагающие обширнейшим банком информации. Видеокассеты, диски, космический и выставочный дизайн. Не случайно курсы научной фантастики читаются во всех высших учебных заведениях и колледжах. Есть даже специальные учебники, предназначенные для университетов и школ. Кроме того — и это, очевидно, главное, — фантастика сумела завоевать признание как уникальный инструмент разведки будущего, причем в самых разнообразных сферах. Зачастую именно на нее опираются в своих футурологических прогнозах ученые и политологи. Особенно в таких традиционных областях, как освоение космоса или новые виды энергии.

Не удивительно, что фантастика, совершенно затмив обанкротившуюся футурологию, по точности прогнозов стала и стратегическим оружием тотальной пропаганды. Кстати, первыми это поняли и со всей трезвостью оценили научные эксперты «Лукас-фильм», тесно связанные с могущественными электронными корпорациями. Название квазифантастической киносказки «Звездные войны» стало синонимом пресловутой «Стратегической оборонной инициативы».

Куприн писал, что Конан Дойль, заполнивший весь земной шар детективными рассказами, все-таки умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое гениальное произведение Эдгара По «Убийство на улице Морг».

Примерно так же можно было сказать и о научной фантастике до Уэллса. Научно-фантастическая новелла, созданная По, долгое время оставалась непревзойденным эталоном.

Однако же по странной иронии судьбы творцом американской фантастики считается не По, а Хьюго Гернсбек, создавший в 1911 году роман «„Ральф“ 124СА41 +». Лет двадцать назад эта вещь была издана у нас. Советский читатель мог познакомиться с тем миром 2660 года, который рисовался в 1911 году Гернсбеку. Смешно теперь читать о летающем среди небоскребов злодее, похищающем невест, и о «невероятных» достижениях науки, которые выглядят сейчас предельно наивными. Художественный уровень романа ниже всякой критики. Только то, что сам Гернсбек много сделал для развития американской фантастики, спасло его произведение от полного забвения.

Французская фантастика восходит к Жюлю Верну, английская — к Уэллсу, американская же почему-то к Гернсбеку. А ведь и Жюля Верна можно «уместить в футляр» антарктического путешествия Гордона Пима. Он сам писал, что «Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфалля» вдохновило его написать «Пять недель на воздушном шаре». Уэллсовский «Остров доктора Моро» обнаруживает влияние По, «Кольцо Тота» Конан Дойля прямо навеяно этим трагическим гением.

Но даже если бы не было По, у современной американской фантастики были более достойные «отцы», чем Гернсбек. Эдвард Хейл в рассказе «Кирпичная Луна» писал об искусственном спутнике, Джон Эстор в «Путешествии к другим мирам» — о высадке на Юпитере и Сатурне, о переделке климата земли 2000 года, об антигравитации. Этот выпущенный в 1894 году роман отвечает всем канонам научной фантастики.

А разве «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена не фантастика? В наши дни Джон Бойнтон Пристли написал прелестную повесть «31 июня» почти на сюжет этого романа.

Подлинным фантастом был и Амброз Бирс, создавший «Настоящее чудовище», «Случай на мосту через Совиный ручей» — остроумные и едкие политические гротески. Здесь и релятивизм мышления, и относительность времени человеческой жизни, и робот, играющий в шахматы, который убивает своего создателя.

Наконец, «Железная пята», «Алая чума», «Враг всего мира», «Тень и блеск», «Смирительная рубашка» Джека Лондона — все это шедевры фантастики. Изумительный рассказ «Красное божество», которым Лондон как бы раздвинул традиционные темы фантастики до горизонтов совершенно необъятных, вернул ей терпкий аромат экзотических лесов, напряжение борьбы, тоску и горечь поражения — все то, чего не знала она после Эдгара По.

Даже Эдгар Берроуз больше подходит для роли родоначальника, чем Гернсбек. По крайней мере он получил мировую известность своим романом «Тарзан среди обезьян» и «тарзаньим» циклом из 23 книг. Собственно, он и явился зачинателем той самой литературы космоковбоев, или, как ее называют, «космической оперы», полной чудовищ, атомных пистолетов, межпланетных пиратств, блондинок в скафандрах, краж кислородных запасов и так далее, которой переполнен англо-американский фантастический рынок. Ее антуража не избежали и многие талантливые писатели, такие, как, скажем, Азимов. Тот самый, кто еще на заре эры компьютеров сформулировал ставшие хрестоматийными три закона робототехники. Напомню первый из них: «Робот не должен причинять вред человеческому существу или своим бездействием допускать, чтобы ему вредили».

Прекраснодушные мечты о технотронной эпохе всеобщего благоденствия! В каком вопиющем противоречии пребывают они с идеей витающего в космосе электронного мозга, выискивающего подходящее место, чтобы взорваться с максимальным человекоубойным эффектом.

Фантастика чужда абсурду. Она не утрирует действительность. Подобно линзе, фокусирующей солнечные лучи, она лишь собирает воедино реалии своего века — краеугольные элементы мира.

Промышленные революции, как и революции социальные, не возникают мгновенно. Они подготавливаются всем ходом исторического развития. Наступление новой атомной эры чуткие нервы художника ощутили задолго до того, как это стало ясно даже самим ученым. Пожалуй, ни в какой другой области не проявилось столь полно присущее научной фантастике свойство улавливать тревоги и ожидания общества, как в атомной проблеме.

Летом сорок четвертого года в редакцию журнала научной фантастики «Эстаундинг сайенс фикшн» («Удивительная научная фантастика»), который издавал знаменитый Джон Кемпбелл, нанесли визит агенты ФБР. Они не скрывали своего крайнего беспокойства по поводу только что опубликованного рассказа малоизвестного в то время фантаста К. Картмилла. Речь шла не более не менее как о разглашении сведений высочайшей категории секретности, затрагивающих суть «Манхэттенского проекта». Картмилл ухитрился «выболтать» самые страшные тайны, причем такие, о которых еще не могли знать до конца даже самые лучшие умы Лос-Аламоса. В своем рассказе он раскрыл возможный (фантасту он представлялся уже вполне реальным) тротиловый эквивалент, силу ударной волны, радиус теплового и радиационного поражения. Короче говоря, все факторы атомного взрыва.