Касс Морган - Сотня

Уэллс отступил назад к своему месту на третьем ряду. Он только хотел, чтобы его отец остановил научные исследования ее родителей, чтобы положить конец страданиям Кларк. Он никогда не думал, что это приведет к суду, где будут решаться их жизни.

Два охранника сопровождали мать Кларк к скамейке впереди. Она высоко держала подбородок, рассматривая Совет, но потом ее взгляд остановился на дочери, ее лицо вытянулось.

Кларк вскочила на ноги и сказала что-то, что Уэллс не мог услышать, но это не имело значения. Печальной улыбки на лице ее матери было достаточно, чтобы разорвать сердце Уэллса на две части.

Другие охранники ввели в зал ее отца, и суд начался.

Женщина из Совета открыла заседание, кратко рассказывая о расследовании. Она сообщила, что по словам Гриффинов, вице-канцлер Родос приказал им проводить испытания радиации на людях, что Родос категорически отрицал.

Странное оцепенение разнеслось по Уэллсу, как только он увидел, что вице-канцлер встал, его лицо было серьезно, когда он объяснял, что в то время, когда он одобрил их просьбу о новой лаборатории, он ни слова не сказал об экспериментах на детях.

Всеобщие голоса, казалось, были очень далеко... фрагменты вопросов от членов Совета и ответы Гриффинов доносились искажено до его ушей, как звуковые волны из далекой галактики. Уэллс услышал возгласы толпы, перед тем, как его мозг мог обработать то, как они реагируют на это.

Затем, внезапно, Совет принял решение провести голосование.

Первый виновный прорвался через туман, который поселился над Уэллсом. Он повернулся, чтобы увидеть Кларк, которая сидела спокойно и неподвижно.

— Виновны.

"Нет,", - думал Уэллс. - "нет, пожалуйста."

— Виновны! - слово эхом разнеслось по всему столу. Настал черед отца. Тот прочистил горло, и на мгновение Уэллсу показалось, что есть шанс. Он вдруг подумал, что отец сможет найти способ изменить ситуацию.

— Виновны.

— Нет! - с болью выкрикнула Кларк поверх потрясенного и довольного шепота. Она вскочила. - Вы не можете так поступить! Это не их вина... - ее лицо исказилось от ярости, когда она указала на вице-канцлера. - Вы... Вы заставили их! Грязный, лживый ублюдок! - она сделала шаг вперед, но охрана тут же окружила ее.

Вице-Канцлер Родос глубоко вздохнул.

— Я боюсь, что экспериментируете вы на детях намного лучше, чем лжете, мисс Гриффин. - он повернулся к отцу Уэллса. - Из журнала безопасности мы знаем, что она регулярно посещала лабораторию. Она была осведомлена о том, что там совершали ее родители. Возможно, она даже помогала им.

Уэллс выдохнул так резко, что даже почувствовал, как желудок со скрипом скользнул по ребрам. Он ждал, когда же отец даст Родосу команду освободить Кларк, но к ужасу парня, тот с серьезным видом смотрел на девушку. После долгой паузы, его челюсть напряглась, и он повернулся к другим членам Совета.

— Таким образом, я ставлю вопрос об испытании Кларк Гриффин на принадлежность к государственной измене.

Нет. Слова его отца опустились на его кожу, как паралитик, останавливающий его сердце.

Уэллс видел, как открываются и закрываются рты Советников, но ему не удалось разобрать, о чем они говорят.

Каждый атом его тела был сосредоточен на мольбе уже забытому богу, который мог услышать его просьбы. "Пощади ее.", - умолял он. - "Я сделаю все, что захочешь."

Это была правда. Он готов был пожертвовать своей жизнью, лишь бы спасти ее.

"Забери меня вместо нее."

Вице-Канцлер наклонился и принялся что-то шептать отцу Уэллса.

"Плевать, если мне будет больно."

Канцлер стал еще серьезнее, чем обычно.

"Толкните меня в открытый космос, чтобы мое тело взорвалось."

Человек рядом с Уэллсом вздрогнул о каких-то слов Канцлера.

"Просто пощади ее."

У него появилось неприятное ощущение от звуков официального заявления, пока возгласы слышались из зала. Два охранника схватили Кларк и потащили ее прочь.

Девушка, ради защиты которой Уэллс был готов на все, была приговорена к смертной казни. И она имела полное право умереть, ненавидя его.

Все это было по его вине.

— Мне очень жаль, - прошептал он, как будто это могло как-то сделать ситуацию лучше.

— Я знаю, - сказала она, ее голос был мягким.

Уэллс замер и на мгновение он был слишком напуган, чтобы посмотреть на нее, боясь увидеть горе, вырывающееся из раны, которое, он знал, никогда не заживет. Но когда он, наконец, повернулся, увидел, что ее глаза блестели от слез в то время, как она улыбалась.

— Здесь я чувствую себя ближе к ним. - Сказала Кларк, взглянув на деревья. - Они потратили всю свою жизнь на то, чтобы выяснить, как нам вернуться домой.

Уэллс не знал, что и сказать, не нарушая этого чарующего мгновения, вместо этого он наклонился и поцеловал ее, затаив дыхание, пока не увидел, что ее ресницы, обрамленные слезами, затрепетали.

Сначала поцелуй был нежным, его губы легко касались ее рта, но потом он почувствовал, что она целует его в ответ, зажигая каждую клеточку его тела. Привычность ее прикосновений, вкус ее губ что-то пробудил в нем, и он притянул ее ближе.

Кларк опустилась на Уэллса, ее губы цеплялись за его, ее кожа таяла под его, ее дыхание перемешалось с его. Мир вокруг них исчез, Земля стала не более чем водоворотом жгучих ароматов и влажного воздуха, который заставлял его прижаться к ней ближе. Мягкая земля убаюкивала их, когда они соскользнули с корня. Ему нужно было столько всего сказать ей, но все слова потерялись, когда его губы путешествовали по ее коже, двигаясь от губ к шее.

В тот момент никого больше не было. На Земле были только он и она. Точно так же, как он себе всегда представлял.

Музыка играла на Фениксе дважды в этом году.

Это была самая волшебная ночь в жизни Глэсс.

Все население Феникса стекалось на смотровую площадку в элегантных нарядах и возбужденно гудело. Люди вокруг нее смеялись и разговаривали, стояли у огромного окна, попивая игристое корневое вино.

Сама Глэсс стояла рядом с Хаксли и Корой, которые что-то оживленно обсуждали. И хотя она видела, как рты ее друзей открываются и закрываются в разговоре, их слова так и не достигали ее ушей. Каждая клеточка ее тела была сосредоточена на рассаживающихся музыкантов. Они устроились на противоположной стороне, на смотровой площадке.

Пока музыканты играли, Глэсс переминалась с ноги на ногу, чувствуя нарастающее беспокойство, когда она думала о Люке.

Без него музыка, которая всегда затягивала ее, словно по волшебству, казалось до странного пустой. Мелодии, которые открывали все тайны ее души, были так же красивы, как и всегда, но в груди сделалось больно от того, что единственный человек, с которым она хотела поделиться, был не здесь.