Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник)

Поесть нам дали только через сутки.

Так вот оно все получилось: металлические здания, такие как станция приема, устояли. Устояли и очень немногие каменные дома; мы все это узнавали друг от друга. Энергетическая установка вышла из строя, а вместе с ней и тепловая. Никто ничего об этом не сообщал, говорили только, что порядок восстанавливается. Нас набралось так много, что мы согревались теплом друг друга, будто овцы. Ходили слухи, что работают несколько обогревателей, что один из них непременно включается, если температура спускается к точке замерзания. Может, они и включались, но мне ни разу не удалось приблизиться к этим обогревателям, и я думаю, что в том помещении, где я находился, температура даже не поднималась до точки замерзания.

То и дело я присаживался, обхватывал руками колени и погружался в дремоту. Потом пробуждался от очередного кошмара, вскакивал и начинал колотить себя по бокам и расхаживать по помещению. Через некоторое время снова садился на пол — и опять отмораживал себе задницу. Припоминаю, что я повстречал Эдвардса Крикуна в этой толпе и помахал пальцем у него перед носом, говоря, что намерен задать ему перцу. Помнится, он вроде бы посмотрел на меня недоумевающе, словно не мог понять, кто я такой. Но точно не знаю: это могло мне и присниться. Мне кажется, я и Хэнка случайно повстречал и долго с ним разговаривал, но Хэнк потом уверял, что он меня вовсе не видел все эти первые часы.

Спустя долгое-долгое время — казалось, что прошла целая неделя, но часы показывали восемь часов воскресного утра — нам раздали по тарелке тепловатого супа. Он был прекрасен. После него мне захотелось выйти из здания и отправиться в больницу, чтобы найти Молли и проведать Пегги. Меня не выпустили. Снаружи было минус семьдесят, и температура продолжала падать.

Около двадцати двух часов восстановили электрическое освещение, и худшее осталось позади.

Вскоре после того нам дали поесть как следует: суп с сэндвичами, а в полночь, когда взошло солнце, объявили, что все, кто отважится рискнуть, может выйти. Я подождал до полудня понедельника. К тому времени температура поднялась до минус двадцати, и я помчался в больницу. Пегги чувствовала себя лучше — насколько это было возможно. Молли была при ней и лежала с ней вместе в постели, прижимая ее к себе, чтобы согреть. Хотя в больнице имелась вспомогательная система отопления, она не была рассчитана на такую катастрофу, и там было не теплее, чем на станции. Но Пегги перенесла холод, так как почти все время спала. Она до такой степени пришла в себя, что смогла улыбнуться и поздороваться со мной.

Левая рука Молли была в гипсе и на перевязи. Я спросил, как это вышло, и сразу почувствовал себя дурак дураком. Это случилось во время самого землетрясения, просто я ничего не знал, и Джорджу до сих пор это осталось неизвестно: никто из инженеров еще не вернулся. Казалось просто невероятным, что она справилась со всем, что ей досталось, пока я не вспомнил, что она подхватила носилки только после того, как папа взял у нее веревку с Мэйбл и устроил петлю на шею. Молли — человек что надо.

Когда меня выставили, я потрусил обратно на приемную станцию — и почти тотчас наткнулся на Сергея. В руках у него был карандаш и какой-то список, а окружала его группа старших.

— Что происходит? — спросил я.

— Вот как раз тот парень, которого я ищу, — сказал он. — А я тебя записал в погибшие. Спасательная группа — записываешься?

Я, разумеется, записался. Эти группы составлялись из скаутов, шестнадцати лет и старше. Нас посылали на городских грузовиках на гусеничном ходу, на каждую дорогу выходил один грузовик, и мы работали по двое. Когда мы загружались, я заметил Хэнка Джонса, и нам разрешили работать в паре. Невеселая это оказалась работенка. Нам выдали лопаты, да еще списки с указанием, кто на какой ферме живет. Против имени иной раз стояла пометка: «Известно, что жив», а чаще вовсе было ничего не помечено. Такая пара, как мы, должна была со списком обойти три-четыре фермы, а на обратном пути нас забирал грузовик.

Задача заключалась в том, чтобы разобраться с теми, чьи имена не имели пометки, и — теоретически — вывозить тех, кто жив. Те, кому повезло, были убиты во время землетрясения. Неудачники слишком долго прождали и не смогли добраться до города. Некоторых мы обнаружили на дороге: они пытались дойти до города, но не успели. Самое худшее случилось с теми, чьи дома не рухнули, и они пытались просто отсидеться. Мы с Хэнком набрели на одну такую пару, они застыли в объятиях друг друга. Твердые, будто окаменели.

Обнаружив кого-нибудь, мы идентифицировали этого человека по списку, а потом забрасывали снегом в несколько футов высотой, так чтобы труп еще немного сохранился после того, как начнется оттепель. Потом, когда мы кончили все дела с людьми на фермах, нам пришлось еще прочесать окрестности в поисках домашнего скота и вытащить каждую тушу на дорогу, чтобы их перевезли в город и заморозили на длительное время. Да, грязная была работенка, на мародерство смахивала. Но, как говорил мне Хэнк, со временем мы все чуточку проголодаемся.

Поведение Хэнка меня немного беспокоило: эта работа его как будто даже веселила. Вообще-то я согласился, что в эти долгие рейды лучше уж смеяться над тем, что мы делали, и через некоторое время я от него даже заразился. Слишком невероятные были все эти события, чтобы так вот сразу их осознать, и нельзя было допустить, чтобы они нас одолели.

Но я лучше понял Хэнка, когда мы добрались до его собственной фермы.

— Сюда заходить необязательно, — сказал он и сделал пометку в списке.

— Разве не надо поискать какой-нибудь скот? — спросил я.

— Не надо. У нас времени мало. Пошли дальше, к Миллерам.

— Они выбрались?

— Не знаю. В городе я никого из них не видел.

Миллеры не выбрались; мы едва успели о них позаботиться, как нас подобрал наш грузовик. Только через неделю я узнал, что родители Хэнка оба погибли при землетрясении. Он тогда вытащил их из дома и положил в ледник, потратив на это много времени, прежде чем двинулся в город.

Как и я, Хэнк был во дворе, когда ударил толчок, он все смотрел, как выравниваются в линию луны. Благодаря тому что самый сильный толчок произошел тотчас после этого небесного явления, множество народу не оказались убитыми в собственных постелях. Но говорят, что именно это выравнивание и послужило причиной землетрясения, спровоцировав его приливными напряжениями. Так что, с одной стороны, это послужило причиной трагедии, но, с другой стороны, оно же многих и спасло. Конечно, само по себе построение лун в прямую линию не вызвало землетрясения, к тому дело уже давно шло — с тех самых пор, как начали атмосферный проект. В гравитации обязательно должно было наступить равновесие.