Наталья Нечаева - Седьмая раса

Рощин приосанился и зашагал быстрее. Он должен был успеть на главную часть обряда. Более того, сегодня он шел туда не просто с сознанием хорошо выполненного долга, а с законной гордостью в сердце. Практически ценой собственной жизни он защитил тайны своей земли. Тайны прошлого, но, что значительно важнее, — будущего. Того будущего, которое перевернет мир. Когда придет срок.

Минут через пятнадцать ритмичного размеренного хода Рощин подошел цепочке серых крутолобых камней, венчающих сопку, за скосом которой светло серебрилась широкая озерная гладь, зашел за крайний, висящий прямо над обрывом, и тут же исчез из глаз, словно провалился сквозь землю.

Хотя, если разобраться, так оно было: он именно провалился. Просто переступил определенным образом по вросшим в сам обрыв трем темно-коричневым округлым валунчикам, после чего прямо под камнем разверзлась правильная и аккуратная щель, куда Рощин, подтянувшись для верности на сильных руках, плавно опустил сильное тренированное тело.

Мистическое действо в пещере подходило к концу. Один за другим к раскачивающейся в трансе блондинке подходили люди, вытаскивали руну, трепетно выслушивали исторгающееся из красивого женского рта предсказание и благоговейно отходили в сторону, чтобы осмыслить услышанное. Череда мужчин окончилась, настала очередь женщин.

Единственный человек из собравшихся, высокий худой старик, молча и недвижно стоял в стороне, не участвуя в общем экстазе. Часы его личного времени, которое он осознавал строго и четко, завершали свой многолетний ход на этой земле. Поэтому предсказания будущего его не интересовали. Он его знал.

— Отец, — тронул его за плечо появившийся из темных недр пещеры Шубин. — Я успел.

— Мартин, — недовольно обернулся старик. — Что за вид? Почему ты в присутственном костюме? Где твое облачение? Ты не успел переодеться? Где пояс? Где, наконец, наша реликвия, на которой ты должен присягать? Где мой внук?

— Отец, — Шубин потупился. — Цепь трагических событий… Фридрих в реанимации, несчастный случай, он очень болен… Та журналистка, Славина, помнишь… Она провалилась в пещеру, нашла мой кейс. С облачением и реликвией.

— Ты! Что предпринял ты?

— Все необходимое, отец. Она не сможет рассказать о находке никому. И никогда. Реликвия осталась в кейсе, в шестых воротах. Вместе с облачением. Надеюсь, с минуты на минуту появится Рощин, он принесет. Ты можешь начинать. До времени — меньше часа.

— Да, пора, — сухо подтвердил старик. — Но Фридрих… Он должен был видеть момент триумфа своего отца. Что с ним произошло?

— Он сорвал лишайник, — раздался глухой голос сзади, и из-за каменного выступа пещеры выдвинулся Рощин.

— Лишайник? — Старик пожевал сухими губами. — Язычество! Я никогда не верил в эту ерунду. Но Фридрих не должен был так поступать!

— Мальчишка… — с горечью произнес Шубин. — За время учебы в Москве он обо всем забыл!

— Ладно, это будет ему хорошим уроком, — нахмурился старик. — Завтра же заставь его пройти еще раз полный курс! А ты, — он тяжело уставился на Рощина. — Где был ты?

— Магистр, — склонился в поклоне Рощин. — Я был вместе с ним, на Сейв-Вэре, предупреждал. Но он больше верит вам и своему отцу, чем мне. А ваше отношение ко всему этому — известно.

— Ты поставил под угрозу жизнь будущего магистра, — угрожающе посмотрел на Рощина старик. — Ты должен был его охранять.

— Фридрих прошел полный курс! — жестко ответил Рощин. — Он превосходно знал, что можно, а чего нельзя делать у сейдов! Так что все вопросы к вам.

— Мартин, надеюсь, жизнь Фридриха вне опасности? — Старик перевел тяжелый взгляд на Шубина.

— Отец, не сомневайся. С ним — лучшие врачи. После обряда я займусь всем лично.

— Реликвия? — снова повернулся старик к Рощину. — Где она?

— Магистр… — у Влада пересохло во рту. — Вы лишились реликвии.

Рассказ Рощина был коротким и точным. Только констатация фактов.

— У нас давно не было таких потерь, — прикрыл глаза старик. — Значит, время истины близко. Нам противодействуют, потому что чувствуют, как мы сильны! Однако… — Он задумчиво созерцал ближнюю стену, видя, конечно же, не шершавый камень, а нечто иное, далекое, неподвластное чужим глазам. — Почти девяносто лет все магистры присягали на этой реликвии. Мой дед, мой отец, я… Мы должны обрести ее снова, чего бы это ни стоило. Ты понял, Мартин? — Он в упор посмотрел на сына.

— Да, отец, я обещаю. И это произойдет совсем скоро. Но не сегодня! Ты же знаешь, ни один посвященный не имеет права в ночь обряда забирать человеческую жизнь. Поэтому я направил вертолет. А сейчас… я не могу открыть местопребывание шестых ворот посторонним! А посвященные — все здесь…

— Ты хочешь сказать, что мы должны перенести обряд? — недобро поинтересовался старик.

— Отец. Это можешь решить только ты. Ты еще бодр и полон сил. Может быть… — и осекся, напоровшись, как на острый камень, взгляд старика.

— Оставьте меня одного. Мне нужно подумать! — Старик сделал повелительный жест рукой.

Главврач областной больницы задумчиво подержал в руках трубку внутреннего телефона и осторожно опустил ее на рычаги. Встал, зачем-то тщательно причесался перед зеркалом и пошел к лифту.

У массивных герметичных дверей реанимационного отделения он постоял пару-тройку минут. Несколько раз протягивал палец к звонку и столько же раз отдергивал его обратно, словно опасаясь, что красная резиновая кнопка в ответ на прикосновение ответит смертельным ударом. Наконец, махнул рукой и набрал на цифровой панели хорошо известный код.

За дверью палаты, под завязку напичканной сложнейшим оборудованием, у лежащего в беспамятстве сына вице-губернатора находились два врача. Один снимал показания приборов, второй возился с переключением каких-то прозрачных шлангов.

— Как он? — шепотом спросил главврач.

— Плохо, — хмуро сообщил один из докторов. — Готовимся к повторной очистке крови. Боюсь, что скоро придется переводить на искусственную вентиляцию.

— Готовьте к перемещению в капсулу, — приказал главврач.

— Как? Там же…

— Вы слышали, — твердо ответил начальник.

Зав отделением в своем стерильном небольшом кабинете изучал какие-то выползающие из компьютера графики.

— Митя, — вошел к нему главврач, — вызывай дежурную бригаду. Пусть открывают капсулу и начинают дезинфекцию.

— Я не буду этого делать, — категорично мотнул головой главный реаниматолог.

— Это приказ, ты не понял?

— Понял. Поэтому и не буду.

— Это бунт?

— Это — мой врачебный долг.

— Отказать в помощи умирающему?

— Спасти того, кого можно спасти.

— Уж не Господом ли Богом ты себя возомнил?