Леонид Каганов - Модель для сборки 2012

— Давай помогу! — предложил Вовка, из-за печной трубы наблюдая за мучениями бабушки.

— Сиди! — махнула она рукой. — Я уж всё почти.

Отодвинув и развернув тумбочку, бабушка опустилась на колени и загремела железом. Вовка с печки не видел, чем она там занята, но знал, что под тумбочкой лежит какая-то цепь. Видно, с этой цепью и возилась сейчас бабушка.

— Что там, ба? — не утерпев, крикнул он.

— Сиди на печи! — Она выглянула из-за тумбочки, как солдат выглядывает из-за укрытия. В руке ее был отпертый замок. — И не подсматривай!.. — Она вынула из ящика стола нож с источенным черным лезвием, взяла карася, глянула строго на внука, сказала сердито: — Брысь! — И Вовка спрятался за трубой, думая, что бабушка не хочет, чтоб он видел, как она станет выпускать кишки живой, шлепающей хвостом рыбине.

Поправив матрац и подушку, Вовка лег на спину, из кучки книг вытащил старый учебник биологии, открыл на странице, где было изображено внутреннее устройство рыбы, с интересом стал разглядывать картинку, на которой неведомый школьник оставил чернильную кляксу.

На кухне что-то скрипнуло, стукнуло. Вовка не обратил на шум внимания. Сказано — не подсматривай, значит надо слушаться. Бабушка Варвара Степановна строгая, ее все слушают, даже деды приходят к ней, чтоб посоветоваться…

Наглядевшись на рыбу, помечтав о будущих уловах, Вовка отложил учебник и взял книжку со стихами. Стихи были странные, слегка непонятные, они завораживали и чуть-чуть пугали. Картинки пугали еще больше — темные, туманные; люди на них походили на чудовищ, сильный ветер трепал грязные одежды, голые деревья, словно обрубленные куриные лапы, скребли когтями по черным тучам, отвестные скалы вздымались в небо, и бушевало, ворочалось грозное море — моря в этой книге было очень много.

Вовка зачитался, потерял ощущение времени — а потом словно очнулся. В избе было тихо, только ходики на стене щелкали маятником, и в щелчках этих чудился странный музыкальный ритм.

— Ба? — позвал Вовка.

Тишина…

— Ба! — ему сделалось жутко, как бывало не раз, когда он оставался один на один с этим домом. — Ба!..

Он посмотрел на кухню. Тумбочка теперь казалась неповоротливым зверем, специально вставшим поперек кухни. В свезённом половике чудилось нечто угрожающее.

— Бааа… — жалобно протянул Вовка и посмотрел на радио.

Он стыдился своего страха, и не понимал его. Ему хотелось выбежать на улицу — но еще больший страх таился в темном коридоре.

— Ба… — Он спустил ногу на лестницу, и доска-ступенька знакомо скрипнула, чуть приободрив его. Он сполз ниже, чувствуя, как разгоняется, обгоняя щелканье маятника, сердце.

— Ба…

Бабушка пропала. Сгинула. Он не слышал хлопанья дверей. Она была на кухне. А теперь ее нет. Лишь ведра стоят. И тумбочка. И половик…

— Ба…

Он слез на пол, уговаривая себя не бояться. На цыпочках, сцепив зубы, затаив дыхание, шагнул по направлению к кухне, вытянул шею.

С соска умывальника сорвалась набрякшая капля, ударилась о железную раковину — Вовка вздрогнул, едва не закричал.

— Ба…

Дрожали ноги.

Он заставил себя выйти из-за печки, невольно поднял голову, встретился взглядом с черным лицом на иконе, замер в нерешительности. Потом медленно потянулся к тумбочке, осторожно коснулся ее рукой. И шагнул ближе — втянул себя на кухню.

— Ба…

Он увидел темную дыру в полу.

И деревянную крышку, обитую железными полосами.

И цепь.

И замок.

Он понял, куда подевалась бабушка, и напряжение отпустило его. Но сердце не унималось, и все так же дрожали ноги.

— Ба? — Он наклонился к лазу в подполье. Внизу было темно, оттуда веяло холодом и земляной гнилью. На пыльных ступеньках висели плотные тенета с коконами неродившихся пауков и с сухими скелетами пауков умерших.

— Ба! — Вовка не знал, что делать. Спуститься в подпол он не мог — боялся и глубокой темноты, и тяжелого запаха, и мерзких пауков. Представлялось ему, что стоит сойти с лестницы — и массивная крышка на петлях упадет сама-собой, и загремит звеньями цепь, заползая в скобы, и спрыгнет со стола замок, клацая дужкой, словно челюстью…

Вовка боялся даже просто опустить голову.

И он стоял на коленях, тихо канюча:

— Ба… Ну, ба…

А когда ему послышался странный звук — словно гигантскому карасю сильно нажали на брюхо, — и когда в топкой тьме почудилось движение, — он сорвался с места, взлетел на печку, подхватил, втянул за собой лестницу и с головой нырнул под одеяло.

Выбравшись из подполья, бабушка первым делом заглянула у внуку. Спросила:

— Чего бледный какой? Напугался?.. Ты, вроде, звал меня, или мне послышалось?

— А что у тебя там, ба?

— Где?

— В подполье.

— А! Старье всякое, вот проверить лазала. Но ты туда не суйся! — Она погрозила Вовке пальцем и заторопилась:

— Наши уж собираются, надо и мне…

Она закрыла лаз в подпол, задвинула две щеколды, протянула через скобы громыхающую цепь, заперла ее на замок. Тумбочку сдвинула на новое место — к самому умывальнику. Крышку лаза застелила половиком, сверху поставила табурет, на него — ведро с водой. Огляделась, отряхивая руки и передник, пошла к дверям.

— Ба! — окликнул ее Вовка.

— Что?

— Включи радио.

— Ох, шарманшик, — с неодобрением сказала бабушка, но радио включила.

Когда она ушла, Вовка слез с печки, добавил громкости и бегом вернулся в свою крепость — к книжкам, тетрадкам и карандашам, к шахматным фигуркам и погрызенным пластмассовым солдатикам. По радио передавали концерт по заявкам. Сперва веселую песню про волшебника-неумеху исполнила Алла Пугачева, потом благожелательная ведущая долго и скучно поздравляла именинников, а после этого была какая-то музыка — Вовка всё ждал, когда вступит певец, но так и не дождался. Похоже, слов для такой музыки никто не сумел написать — наверное, она была слишком сложная.

Он попытался что-нибудь сочинить сам, исчеркал три страницы, но и у него ничего не вышло.

Потом были новости, но Вовка их не слушал. Голос диктора говорил о вещах неинтересных: о выборах, о засушливом лете и лесных пожарах, о региональной олимпиаде и о сбежавших заключенных.

Вовка читал взрослую книгу. Называлась она «Всадник без головы».

А когда прогнозом погоды закончились новости, и началась юмористическая передача, в дом вернулась бабушка. Бормоча что-то сердитое, она выключила грохочущее хохотом радио, села у окна и стала раскладывать карты.

Родных детей у Варвары Степановны не было — Бог не дал, хоть и случилось у нее в жизни два мужа: первый — Гриша, второй — Иван Сергеевич. За Гришу — гармониста и шефера — она вышла девкой. С Иваном Сергеевичем — агрономом пенсионером из райцентра — сошлась почти уже старухой.