Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Мать не ответила, потому что она знала, что это правда.

— И я знаю, что он любит Грего, Куару и Ольгадо. И Миро, и даже Кима. И меня. Я знаю, что он любит меня. И когда он показывает это, я знаю, что это правда, потому что он никогда никого не обманывает.

На глазах матери показались слезы.

— Я обманывала тебя и всех остальных, — сказала мать. Ее голос был слабым. — Но ты все равно должна поверить мне, когда я говорю, что люблю тебя.

Эла обняла мать и впервые за многие годы почувствовала теплоту в ответном объятии матери. Потому что между ними не было больше лжи. Глашатай уничтожил барьер, и больше не надо было быть осторожным.

— Даже сейчас ты думаешь об этом проклятом Глашатае, да? — прошептала мать.

— Как и ты, — ответила Эла.

Мать рассмеялась.

— Да, — сказала она, перестала смеяться, отстранилась и посмотрела в глаза Элы. — Он всегда будет теперь между нами?

— Да, — согласилась Эла. — Но не как стена, а как мост.

Миро увидел свинок, когда они спустились до середины холма. В лесу они передвигались совершенно бесшумно, но в траве не умели — она громко шуршала. Или они не старались скрываться, потому что шли на зов Миро. Когда они приблизились, Миро узнал их. Эрроу, Хьюмэн, Мандачува, Листоед, Капс. Он не приветствовал их, и они не разговаривали, когда пришли. Просто стояли за оградой и молча смотрели на него. Ни один зенадор не звал свинок к ограде, и этой неподвижностью они показывали свою тревогу.

— Я не могу больше приходить к вам, — сказал Миро.

Они ждали объяснений.

— Фрамлинги узнали о нас, о том, что мы нарушали закон. Они закрыли выход.

Листоед потрогал свой подбородок.

— Ты знаешь, что именно увидели фрамлинги?

Миро горько усмехнулся.

— А что они не видели? С нами был только один фрамлинг.

— Нет, — сказал Хьюмэн. — Королева говорит, что это не Глашатай. Королева говорит, что они увидели это с неба.

«Со спутников?».

— Что они могли увидеть с неба?

— Может быть, охоту, — предположил Эрроу.

— Может быть, стрижку кабр, — добавил Листоед.

— Может быть, амарантовые поля, — сказал Капс.

— Все это, — подытожил Хьюмэн. — Может быть, они увидели, что после первого урожая амаранта родились триста двадцать новых детей.

— Триста!

— И двадцать, — сказал Мандачува.

— Они увидели, что еды будет много, — рассуждал Эрроу. — Теперь мы должны победить в следующей войне. Мы посадим огромные новые леса из наших врагов по всей равнине, а жены посадят в каждом лесу материнские деревья.

Миро почувствовал тошноту. И для этого вся работа, все жертвы? Чтобы дать мимолетное превосходство одному племени свинок? Он почти сказал: «Либо умер не для того, чтобы вы могли завоевать мир». Но сказалась долгая подготовка, и он задал нейтральный вопрос:

— Где же эти новые дети?

— Маленькие братья не приходят к нам, — объяснил Хьюмэн. — У нас слишком много дел, мы должны учиться у вас и учить других братьев. Мы не можем обучать маленьких братьев.

Затем он гордо добавил:

— Из этих трехсот половина — дети моего отца, Рутера.

Мандачува важно кивнул.

— Жены очень уважают вас, потому что вы нас учите. И они очень надеются на Глашатая Мертвых. Но то, что ты говоришь, очень плохо. Если фрамлинги ненавидят нас, что же нам делать?

— Я не знаю, — сказал Миро. Его мозг лихорадочно пытался переварить информацию, которую они ему сообщили. Триста двадцать новых детей. Демографический взрыв. И каким-то образом отец половины — Рутер. Еще вчера Миро расценил бы утверждение об отцовстве Рутера, как часть веры свинок в тотемы. Но после того как он увидел, как дерево распадается на части в ответ на пение, он был готов усомниться во всех своих убеждениях.

Но какой теперь смысл в том, чтобы что-то узнать? Он не будет больше писать отчетов. Он не сможет продолжить свою работу. Он проведет четверть века на борту звездолета, пока кто-то другой закончит его работу, если кто-то будет это делать.

— Не расстраивайся, — сказал Хьюмэн. — Увидишь, Глашатай Мертвых все уладит.

Глашатай. Да, конечно, он все уладит, как он все уладил для него и Уанды. Его сестры.

— Королева говорит, что он научит фрамлингов любить нас.

— Научит фрамлингов, — повторил Миро. — Тогда ему лучше поторопиться. Он уже не успеет спасти меня и Уанду. Нас арестуют и увезут с планеты.

— К звездам? — спросил Хьюмэн с надеждой в голосе.

— Да, к звездам, на суд! Чтобы наказать меня за то, что я помог вам. Нужно двадцать два года, чтобы добраться туда, и они не разрешат нам вернуться.

Свинки не сразу осознали эту информацию. «Отлично, — подумал Миро. — Пусть они подумают, как Глашатай решит все их проблемы. Я тоже поверил в него, и ничего хорошего из этого не вышло». Свинки совещались.

От группы отделился Хьюмэн и подошел к ограде.

— Мы спрячем тебя.

— Они никогда не найдут тебя в лесу, — сказал Мандачува.

— У них есть машины, которые найдут меня по запаху, — возразил Миро.

— Ага. Но разве закон не запрещает им показывать нам машины? — спросил Хьюмэн.

Миро покачал головой.

— Неважно. Ворота все равно для меня закрыты. Я не могу перелезть через ограду.

Свинки переглянулись.

— Но ведь у тебя растет капим, — произнес Эрроу.

Миро посмотрел на траву, не понимая.

— Ну и что? — спросил он.

— Надо жевать, — пояснил Хьюмэн.

— Зачем? — спросил Миро.

— Мы видели, как люди жуют капим, — сказал Листоед. — Вчера вечером на холме Глашатая, а раньше других людей.

— И еще много раз, — заявил Мандачува.

— А какое отношение это имеет к ограде?

Свинки опять переглянулись. Наконец Мандачува оторвал стебель травы, аккуратно скатал в большой комок, положил в рот и начал жевать. Через некоторое время он сел на землю. Другие начали дразнить его, тыкать пальцами, щипать. Он не обращал внимания. Наконец, Хьюмэн ущипнул его особенно сильно, и когда Мандачува не отреагировал, они начали петь на «языке мужчин»: «Готов, пора идти, готов!».

Мандачува неуверенно встал. Потом он подбежал к ограде, забрался наверх, перевалился и упал на четыре лапы со стороны Миро.

Миро вскочил и начал что-то кричать в тот момент, когда Мандачува забрался наверх; когда он замолк, Мандачува уже встал и отряхивался.

— Этого нельзя делать, — сказал Миро. — Через ограду нельзя перелезать. Она возбуждает все болевые центры организма.

— А, — сказал Мандачува.

На другой стороне ограды Хьюмэн потирал руки.

— Он не знал, — сказал он. — Люди не знают про капим.

— Это обезболивающее? — поразился Миро. — Ты не чувствуешь боли?

— Нет, — ответил Мандачува. — Я чувствую боль. Очень сильную боль, хуже не бывает.

— Рутер говорит, что ограда еще хуже смерти, — сказал Хьюмэн. — Болит везде.