Юджин Мирабелли - Женщина в волновых уравнениях Шрёдингера

5.

Хайди Эгрет на полставки преподавала живопись в колледже Современных искусств, что на севере Беркли, и однажды Хайди призналась Джону, как обрыдла ей такая работа. «Это всего лишь второсортная художественная школа с третьесортными учениками», - сказала она. Голос Хайди звучал немного невнятно, потому что она в это время лежала на животе, уткнувшись носом в розовый физкультурный мат.

- Они все такие ужасные материалисты, - пожаловалась ему Хайди. - Ну, то есть, я хочу сказать, абсолютно. Чистая идея искусства ради искусства недоступна их пониманию, им нужны только деньги, вот и все! Многие из моих студентов устроились на ночную работу, а теперь нахально храпят прямо в классе, нет, ты представляешь? Честное слово, я не шучу. Все они заявляют, что желают стать настоящими живописцами, и тут же спрашивают, как бы поскорей заработать на этом. Словно я о таком вообще когда-нибудь размышляла!.. Здесь уже хватит, достаточно, а теперь плечи, - деловито распорядилась она, имея в виду Джона Артопулоса, усердно делающего массаж спины.

Это была великолепная спина с равномерно распределенным загаром золотисто-персикового оттенка, свойственного лишь самым натуральным из блондинок. С точки зрения математики, она представляла собой сложную поверхность, построенную с такой топологической элегантностью, какая старику Евклиду даже не снилась. Особую пикантность этой спине придавал маленький татуированный трезубец Посейдона.

- Почему бы тебе не бросить этот дурацкий колледж? Ты могла бы тогда переехать ко мне, - высказался Джон, умащая свои трудовые ладони еще чуточкой массажного масла.

- Потому что на твои гроши мы будем голодать, - вздохнула Хайди. - И умрем с голоду.

- Ну тогда давай обедать по очереди, в целях экономии, - предложил он легкомысленно, возвращаясь к исполнению своего массажного долга. - Чур я по понедельникам, средам и пятницам! А ты по вторникам, четвергам и субботам. Но в воскресенье у нас будет совместный праздничный обед, идет?

- Эй! Не хочешь ли ты сказать, что я толстая? - встрепенулась Хайди, поднимая голову с мата. - Это намек, я тебя правильно поняла? - И она подозрительно уставилась на Джона.

- Нет-нет, что ты! Я совсем не то имел в виду. Хайди расслабилась и вернулась в прежнее положение.

- Мы можем подождать, - невнятно произнесла она. - Через год после защиты у тебя будет, полагаю, уже достаточно приличный заработок.

- После защиты у меня будет постдокторат, - со вздохом возразил ей Джон. - А постдоки те же рабы, нисколько не лучше.

Позже он повел Хайди в ее любимый ресторан. Очень модное местечко с таинственным полумраком и тихой закадровой музыкой. В центре их столика поставили широкую приплюснутую вазу с водой, в которой плавали пять горящих свечей, коротких, но очень толстых. Когда они добрались до лимонного шербета, Хайди Эгрет задала Джону Артопулосу вопрос:

- Что такое постдокторат?

- Мой докторат закончится после защиты диссертации, - со вздохом объяснил ей Джон. - И тогда начнется постдокторат, ну а я стану постдоком. Как постдоку мне дадут исследовательскую работу в каком-нибудь месте, где я должен на практике доказать свою квалификацию. Это может продлиться два или три года, а бывает, и больше. Все постдоки тянут свою лямку как полноценные ученые, но платят им как студентам-выпускникам на учебной практике. Свое первое самостоятельное исследование я просто обязан провести в качестве постдока, а иначе… Тогда мне никогда не удастся завоевать действительно перспективное положение в науке. Собственно, это все.

- О! - произнесла Хайди наконец, глядя на Джона с мягкой симпатией. Потом она порывисто потянулась к нему через стол и нежно переплела со своими его нервные пальцы. - Мне правда очень жаль, - сказала она.

6.

В пятницу Хайди Эгрет позвонила Джону на мобильник. Звонок застиг его в пути, когда он гнал свой ржавый драндулет из Менло-парка к ее студии в Беркли. «Не приезжай, - сказала она ему озабоченно. - Вышло так, что я вынуждена шляться по всяким выставкам и галереям целый уик-энд, представляешь?»

Так что Джон развернулся и печально поехал домой, к своей диссертации. Если честно, он совсем не рвался вступить с ней в схватку лицом к лицу. Поэтому решил, что лучше постучаться к Эми и одолжить у нее книжку про Шрёдингера, однако когда он завернул на парковочный пятачок, то узрел рядом с ее скромной малолитражкой на законном месте его собственной машины роскошный, вызывающе красный спортивный автомобиль.

Так что Джон Артопулос уныло припарковался на краю чахлой лужайки, заглянул в беззаботно открытый всем ветрам салон «альфа-ромео» с его натуральной кожей и полированным красным деревом, прислушался к шумной рок-музыке из окон Эми Беллаква и поплелся к себе на второй этаж. Единственное, о чем Джон мечтал в данный момент, так это о симпатичной грозовой тучке, которая прилетит и прольется бурным дождем непосредственно над самодовольным «альфа-ромео».

Около полуночи он разогрел в микроволновке три куска замороженной пиццы и жадно съел. Это был его обед, после чего Джон вернулся к рабочему столу и еще через пару часов бесславно заснул над своими уравнениями. Утром в субботу он убедился, что проклятый «альфа-ромео» все еще на месте. К счастью, тот уже улетучился, когда Джон вышел из дома, чтобы отправиться на SLAC, и на душе у него слегка полегчало. Он сел за руль, доехал до своей одноместной кабинки и проработал там пятнадцать часов кряду.

Воскресным утром он изрядно проторчал под горячим душем. Затем немного понаблюдал из кухонного окна, как две машины, его и малолитражка Эми, мирно стоят на парковке рядышком, бок о бок. Потом вышел из дома, уселся в свой драндулет и доехал до торгового центра, где купил себе толстую воскресную газету. Потом он еще вяло поездил туда-сюда, вдруг без всякой причины заторопился домой, и в итоге все закончилось тем, что Джон Артопулос постучалсяя в дверь Эми Беллаква и спросил, не против ли она, чтобы где-нибудь вместе позавтракать или пополдничать.

Ее лицо сразу просветлело.

- Заходи, я что-нибудь для нас приготовлю, - сказала она. - Вообще-то я надеялась, что ты заглянешь.

Жилище Эми буквально ошеломило Джона. Более всего ее квартирка напоминала не его собственную, а зеленый садовый лабиринт или даже джунгли весной. Ящики, горшки и горшочки с разнообразными диковинными цветами в изобилии загромождали все подоконники, другие пышно цветущие растения разрослись в разнокалиберных корзинках, подвешенных к потолку, на полу расположились низкие вазоны с яркой сочной зеленью и лотки с бледно-зелеными побегами, а посреди всего этого радостного и неукротимого растительного буйства таинственно поблескивали и мерцали великолепные мозаичные поверхности низких журнальных столиков, расставленных тут и там.