Юджин Мирабелли - Женщина в волновых уравнениях Шрёдингера

В ошеломлении Джон не сразу заметил мозаичные фигурки, благосклонно взирающие на него со стен, и заслуженный рабочий верстак с миниатюрными пилками, пинцетами, тисочками, надфилями, шлифовальными камнями и прочим, а еще на этом верстаке стояли маленькие подносики с кучками крошечных прозрачных цветных кубиков, сверкающих как драгоценные камни, каждая кучка своего особого оттенка.

- Боже мой, какая красота… - пролепетал он, объединяя неопределенным мановением руки все цветущие растения, травы и мозаики в одно целое. - Это изумительно! Потрясающе! Чудесно! Никогда ничего подобного не видел…

- Спасибо, - скромно сказала Эми. - Ты любишь горячие вафли? Или, может быть, блинчики? Или омлет с гренками? Или что?

- Те столики, - наконец промолвил он, - ты тогда еще отвезла их на рынок…

- А, это любительская работа! Я сделала их давно, когда еще училась в Современных искусствах… Ты наверняка даже не слышал про эту школу, - усмехнулась она. - В общем, я хранила их по сентиментальным соображениям, но теперь у меня туговато со свободным местом.

- Я бы с удовольствием поел блинов, - сказал Джон.

Они пополдничали на кухне. Джон накрыл стол, аккуратно нарезал дольками канталупу и читал ей вслух новости из толстой газеты, пока Эми разводила муку и выпекала жидкое тесто на сковородке. Когда они съели по парочке блинов, Джон спросил у Эми, отчего она не сказала ему, что серьезно занимается искусством.

- Потому что я работаю в ресторане официанткой полную неделю. Иногда сверхурочно, - объяснила она. - А поделками занимаюсь, лишь когда находится свободное время. Правда, мои работы несколько раз выставляли в неплохих галереях, из тех, что поблизости. Я люблю красивые вещи, мне очень нравится их делать, вот и все… Но хотелось бы, конечно, заниматься этим делом не урывками…

Они говорили и говорили, пока блинчики не закончились, и продолжали говорить, когда Эми мыла посуду, а Джон ее вытирал, и они еще долго говорили и говорили на кухне, пока их внезапно не осенила мысль поехать за город на малолитражке Эми, просто так, покататься где-нибудь. Они поехали, и Джон рассказал ей про свою диссертацию и об уравнениях, не вполне еще понятных, которые ему как-то удалось состряпать, когда он поставил свой gedanken Experiment.

- Что такое gedanken? - спросила Эми у Джона.

- Мысленный, а иначе говоря, нереальный, - объяснил ей Джон. - Это когда ты придумываешь какой-нибудь эксперимент, но в действительности ничего такого вовсе не делаешь. Ты просто представляешь весь ход эксперимента, вычисляешь в уме все его возможные результаты, и тогда дело закончено. Но… вот какая штука, - добавил он, слегка помедлив. - Знаешь, мне все больше и больше начинает казаться, что мои новые уравнения не имеют отношения к физической реальности… К настоящей физической реальности, я имею в виду.

Потом они остановились у рощи и пошли прогуляться в тени деревьев, и тогда Эми задумчиво сказала Джону:

- Знаешь, а ведь я начинала с живописи. И по-прежнему люблю живопись, то есть хорошие картины других художников, но что до меня лично… Ты можешь думать, что я сумасшедшая, но краски для меня слишком мягкая и неопределенная субстанция, наподобие мармелада. И живопись чересчур абстрактна… на мой вкус. А вот мозаика

- совсем другое, это маленькие телесные кусочки, стекло, керамика или обыкновенная галька, совершенно неважно. И когда я беру такой кусочек в руку… то держу в своей руке ЦВЕТ! Кусочек цвета, у него есть вес, размер и форма, я ощущаю цвет, и это мне нравится. Мне невероятно нравится концепция ТВЕРДОГО ЦВЕТА… Я знаю, все это звучит безумно, но так оно и есть для меня.

- Ты совсем не кажешься мне безумной, - искренне сказал Джон. Но чуть позже он сильно в том усомнился.

Время уже шло к вечеру, Эми заторопилась в свой ресторан, Джону пора было вернуться к диссертации, и они поехали назад, благополучно добрались до дома и остановились.

- Ты помнишь, кстати, как мы в прошлый раз обсуждали эти волновые уравнения Шрёдингера? - вдруг спросила Эми у Джона. - Помнишь, мы тогда пришли к выводу, что, в принципе, ты смог бы выяснить…

- Только не я! - поспешно открестился он. - Я никогда такого не говорил… нет, нет и нет! Я не способен установить личность этой женщины Шрёдингера по его волновым уравнениям.

- Она родила через девять месяцев, - невозмутимо сказала Эми.

- И отцом ее ребенка был Эрвин Шрёдингер.

- Неужели так написано в книге? - Джон был поражен. - В его биографии?!

- Нет, но я так думаю. Я практически уверена. Черт возьми, это было уже слишком.

- Понятно, - произнес он неторопливо и, как очень сильно надеялся, задумчиво. Потом Джон поблагодарил Эми за отличный полдник и сказал, что они прекрасно провели время вдвоем, просто замечательно, и Эми сказала Джону то же самое, все было очень здорово.

- Кстати, - внезапно добавил он. - Кажется, ты упомянула, что надеялась увидеться со мной? У тебя была какая-то особая причина?

- Нет-нет, ничего особенного. Я просто надеялась, что ты заглянешь на огонек, только и всего.

И Эми Беллаква отправилась обслуживать клиентов «Капри», а Джон Артопулос пошел домой, корпеть над своими уравнениями.

7.

С каждым днем Джон все дольше и дольше засиживался над этими странными уравнениями, реальный физический смысл которых по-прежнему ускользал от него, и все меньше внимания уделял всему остальному. Иногда он даже забывал, что надо поесть, раньше с ним никогда такого не случалось.

В пятницу Джон начисто позабыл о поездке к Хайди Эгрет и вспомнил о традиционном свидании лишь в тот момент, когда должен был уже перешагнуть порог ее студии. Джон тут же позвонил, превосходно зная по опыту, как раздражает Хайди любая необязательность, и пока в его трубке гудели, гудели и гудели длинные сигналы, поспешно составлял в уме и перетасовывал вступительную фразу - деликатное объяснение, почему он немного задержался.

Но тут щелкнул автоответчик, и голос Хайди предложил оставить сообщение. Джон скупо сообщил автомату, что не приедет ни сегодня, ни в выходные, поскольку усердно работает дома над диссертацией, и пока-пока.

Он действительно просидел над странными уравнениями весь остаток пятницы и весь следующий день, но поздним вечером в субботу Джон позвонил Эми Беллаква. И спросил: не хочет ли она позавтракать с ним, ну, или пополдничать в воскресенье?

- Конечно! - сразу ответила она. - Постучись ко мне завтра утром, я напеку нам блинов.

Воскресным утром Джон долго нежился под горячим душем. Он напевал и насвистывал, пока растирался полотенцем, натягивал белые хрустящие полотняные брюки (почти новые), застегивал свежую небесно-голубую рубашку. А потом он заторопился на первый этаж, прихватив с собою диски с греческими народными песнопениями, а еще Баха, Майлса Дэвиса и Оливию Ньютон-Джон, а также здоровенный спелый ананас для полного счастья.