Бет Рэвис - Ярче солнца

Миллиона светил.

В веках отсюда пылает Солнце, вокруг которого вращается Сол-Земля, планета Эми. В другой стороне лежит бинарная система Центавра, в которой нас ждет новая планета.

А мы — здесь, посредине, в окружении океана звезд.

Миллиона солнц.

У любого из них может быть планета. Одна из этих планет могла бы стать нам домом. Но нам не дотянуться.

От этой мысли у меня кружится голова, и ощущение тошноты, поднимаясь из желудка, затуманивает взгляд.

Звезды больше не похожи на солнца. Они похожи на глаза.

Смеющиеся глаза. Они подмигивают и издеваются, ускользают от меня снова и снова.

Замахиваюсь на них, но с руками что-то не то.

Со всем телом что-то не то.

И тут я слышу. Тихое, едва заметное.

Бип… бип… бип.

Тревога. У меня в шлеме пищит сигнал тревоги.

Глубоко вдыхаю — точнее, пытаюсь, но не выходит. Воздух стал разреженным, и хотя я пытаюсь дышать и носом, и ртом, но перед глазами все равно пляшут черные точки. Не хватает воздуха. Что-то случилось с ППЖО у меня на спине… с запасом кислорода.

Первый порыв — позвать на помощь. Я поднимаю руку в перчатке к шее, натыкаюсь на шлем и только тут понимаю, что до вай-кома не достать.

До корабля не больше двадцати ярдов, но «Годспид» кажется таким же далеким, как все эти звезды. Я пытаюсь подтянуться ближе, плыву через пустоту к открытому шлюзу, к безопасности.

Сердце бьется в такт с сигналом тревоги.

Чем больше я стараюсь не дышать, тем сильнее хочется сделать вдох.

Тяну за трос, но руки соскальзывают. От движения меня разворачивает и шатает из стороны в сторону.

Все это время я смотрел в сторону корабля и назад, туда, откуда мы прилетели. Но теперь мне открывается вид на то, что лежит перед нами, перед носом «Годспида». И тут я понимаю, почему он светится. Этого… этого я не ждал. Как Орион смог утаить такое? Как вообще можно такое утаить? Это… это все… это…

В небе прямо передо мной висит…

Планета.

Я смотрю в раскрытую дверь шлюза, не замечая звезд. Я вижу только трос, которым Старший привязан ко мне.

Считаю секунды. Вдруг трос дергается. И я понимаю:

Случилось что-то ужасное.

Я не могу дышать, но это не из-за нехватки кислорода, а из-за того, что все во мне — легкие, сердце, мозг — замирает при виде плывущего в небе бело-зелено-голубого шара. Вдалеке, но намного ближе, чем миллионы других звезд, пылают Центавра А и Центавра В — два солнца этой Солнечной системы. Они такие яркие и такие большие по сравнению с остальными звездами, что расплываются у меня в глазах размытыми светящимися ледяными сферами.

Но я смотрю не на них.

Я смотрю на планету.

Вот — вот она — тайна Ориона. А не то, что корабль не двигается, не то, что мы никогда не доберемся.

Мы уже добрались.

Мы добрались! Вот — прямо перед нами — планета, которая станет нашим домом!

Она сияет так ярко, что больно глазам. В синей воде раскинулись гигантские зеленые равнины, окутанные пухом облаков. На краю, там, где планета отворачивается от солнца и начинает темнеть, я вижу яркие вспышки света, белые искры в темноте. Это молнии, да? В центре, где от солнечного света планета будто сияет изнутри, очень ясно различим континент. Континент. С одной стороны он весь изрезан, как разбитая скорлупа, и глубоко в него впиваются темные линии. Реки. Множество рек. Наверное, это даже что-то более крупное, раз их видно отсюда. Зеленые пальцы тянутся в воду, но не достают до россыпи островов. Мысленно отмечаю, что там всегда должно быть прохладно. По рекам можно пустить корабли. И плавать.

Я уже почти вижу себя там. Жизнь там.

На планете, которая каждую ночь видит миллион светил и каждый день — два солнца.

Мне хочется кричать, вопить от радости. Но воздуха уже так мало.

Слишком мало.

Я слишком долго любовался тайной Ориона.

Сигнал тревоги стихает. Больше не о чем предупреждать.

Потому что воздуха не осталось.

Перед глазами темнеет. В голове гулко стучит пульс, такой же тихий, каким был сигнал тревоги. Отворачиваюсь от планеты — моей планеты — и принимаюсь подтягиваться, рывок за рывком, к шлюзу. Меня дергает туда-сюда, и корабль то и дело пропадает из виду. Начинаю паниковать, с большим трудом стараясь оставаться в сознании. Воздуха больше нет. Я захлебываюсь пустотой.

Ближе.

Руки скользят, и это пугает до жути: если сейчас отпущу, если улечу назад к концу шнура, то уже не вернусь на корабль. Не вернусь к Эми.

Но если придется умереть, по крайней мере, я смогу умереть, глядя на планету. Так Харли думал перед смертью? Увидел ли он Центавра-Землю? Может, он пожалел, что бросился к звездам, когда до планеты уже почти можно было дотянуться?

Удивленно смотрю на собственные руки. В какой момент я забыл, что нужно подтягивать себя по тросу? Меня по-прежнему несет в сторону корабля — невесомость помогает, — но нужно продолжать тянуть за шнур, или мне не добраться до «Годспида» и до кислорода вовремя. Заставляю себя шевелить руками. Тяну изо всех сил. Мышцы наливаются отчаянием. Открытый рот ничего не вдыхает. Горло сжимает спазмами.

Нужно добраться до корабля.

Все тело дрожит — не знаю, от напряжения или удушья. Еще… еще один рывок… вот он. Шлюз. Стискиваю пальцы в попытке ухватиться за край проема. С другой стороны двери стоит Эми. Вытягиваю голову и слезящимися глазами смотрю на нее, прижавшуюся к стеклу.

Последним усилием вталкиваю невесомое тело в шлюз и ударяюсь о потолок уже внутри.

Перед глазами мелькают черные точки.

Шлюз закрывается… так медленно…

Оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить планету — ее едва видно с краю между кораблем и пустотой космоса…

Запирается герметичная дверь.

И я уже ничего не вижу.

Как только дверь шлюза закрывается, я дергаю за ручку, но сначала должно восстановиться давление, и только потом можно будет открыть. Через окошко смотрю, как тело Старшего оседает на пол, притянутое гравитацией. Обрушиваю кулаки на дверь, но она даже не дрожит. Он лежит неподвижно; лица не видно под шлемом.

Вечность спустя дверь отпирается, и я рывком раскрываю ее. Бросившись на колени рядом со Старшим, переворачиваю его на спину.

Руки и ноги не шевелятся; громоздкий пластиковый панцирь скафандра мешает его двигать.

Сначала шлем. Голова Старшего вываливается из него и падает на металлический пол.

— Старший, — зову я. — СТАРШИЙ.

Даю ему пощечину, надеясь хоть на какую-нибудь реакцию, но…

Включаю вай-ком и вызываю Дока.

— Спускайтесь на криоуровень! — ору я в браслет на запястье, накидываясь на пластиковые доспехи, вцепляясь в ремни и застежки, продираясь к его груди.

— Что случилось? — спрашивает Док задыхающимся голосом, будто на бегу.