Николай Басов - Иномерники

«Зуза, ты меня… обслюнявишь всю», – это Генриетта, вот ведь молодец-тетка! Значит, не одному Ромке такое сравнение Зузы со щенком пришло в голову. А вернее, кто-то из них всех там, всех двенадцати, с ним, с Ромкой, тринадцатым, и еще с Веселкиной и Мирой, так подумал, может, даже с учетом самого Зузы. Вот это здорово, такая связь – это же сказка, нежданно ставшая действительностью.

«Пятый экипаж, потерян зрительный контакт» – это Блез.

«Пятые, вы исчезли с приборов, повторяю, приборно невидимы». – Авдотья была внутренне уязвима, вот именно изнутри, несмотря на внешнюю свирепость, она во включенных на полную силу машинах иногда казалась робкой и почему-то более юной, чем была на самом деле. Потому-то и старалась говорить-думать так тверденько, будто рапорт какой-нибудь писала или доклад, допустим, по правильному произношению служебных сигналов.

Врубель отчетливо передал: «Генриетта, приближаюсь к месту, где тебя последний раз чувствовал».

Вторая и пятая машины стали условно сближаться. Но почему четвертый экипаж стал таким… мерцающим не только для него здесь, но и для ребят там? Это было непонятно. Тоже еще одна сложность и загадка.

«Подтверждаю, нет зрительного контакта, приборный контакт временами восстанавливается», – это уже не Авдотья, это Берта-Мария Панвальд, суггестор-пятый, она решила поддержать своего Зузу.

И вдруг мощно, как финальные концертные аккорды большого оркестра, ударил всех своим присутствием четвертый экипаж. Они вывалились из Чистилища сюда, в зал под постом техподдержки, они попросту возвращались, потому и не улавливались до этого момента. Зато теперь они заглушали все сигналы второго и пятого экипажей.

Хотя следовало признать, они и сами это чувствовали и сразу же стали сбрасывать силу своей пси-передачи. Ромка и без того, чтобы стянуть шлем и посмотреть в зал, был уверен, они появились под стеклянной перегородкой, они выпрыгнули из ниоткуда, из иного измерения. И у них, несмотря на усталость, в общем-то, все было в порядке.

«Ребята, вы там поболтайтесь еще немного, попробуйте найти первую машину», – предложила Веселкина.

И Чолган с Макойты это поняли, приняли, но ведь даже Врубель и Зуза – тоже приняли. У этой пары оставшихся там, в Чистилище, иномерников воссоединение сейчас было процентов двадцать, очень много, если считать, что это натурные испытания, а не тестовая имитация. Такие вот двадцать процентов даже на тренажерах достигались очень нечасто и непросто.

«Значит, – решил Ромка, – в целом пока все получается удачно, пусть даже второй и пятый экипажи еще не вернулись».

И тут же возникла отчетливо тревожная мысль, хотя и непонятно, почему, собственно, она вызывала тревогу: но где же первый экипаж? И отчего их невозможно найти? И тем более непонятно, почему они ни разу не проявились здесь, на башне, ведь связь была идеальной. Вот именно, если для трех команд, работающих воедино, все получалось хорошо, почему так не вышло для костомаровских?

Где же они, куда подевались, куда забрели?

Для первого экипажа все проходило на этот раз вполне сносно, да что там – едва ли не отлично все получалось. Они стартовали во вспышку с таким сложным и великолепным ощущением радости, исполнения всех возможностей и талантов, заложенных в их пси, что Гюльнара радостно повизгивала, а Тойво что-то восторженное лопотал, как бывало в детстве, когда с отцом они на санках смахивали с горы навстречу ледяной дорожке между заснеженными, величественными деревьями, долгой и быстрой, кажущейся едва ли не воплощением всего счастья жизни. Лишь когда уже закончилась и вспышка – довольно долгая на этот раз, и период неуправляемости машины, за который Гюльнара немного пришла в себя… лишь тогда Костомаров сердито пробормотал для всеобщего оповещения: «Ну вы, коллеги, даете!»

Он был похож сейчас по настроению на мальчишку, которого не взяли на веселые и азартные игры. Потому Гюль отчеканила: «Ты же привык не поддаваться этому восторгу». – «Но ведь за машиной кто-то должен следить!» – «Будто ты можешь что-то сделать с ней во время…» – Она не договорила. Тойво тоже внес свое мнение: «Это же как спуск на санках…» – «Знаем, видели и поняли». – «А вот ехидство у тебя, командир, не получается».

Стали осматриваться. На этот раз Чистилище напоминало кисель, они плавали в чем-то мутновато-теплом и плотном, связывающем движения, снижающем скорость, липкой массой наслаивающемся на параскафе. А еще она была настолько осязаемой, что казалось странным: как могут они дышать?

«Тойво, можешь с этим что-нибудь сделать?» – спросил командир.

«С этим? Шеф, да ведь непонятно же – что это!»

Они попробовали двинуться вперед, потом повертелись на месте, Тойво определенно искал три других экипажа, но они пропали, будто высадились в другой вселенной, ничегошеньки вокруг не определялось, не то что других машин, но даже предощущения здешних зловредных тварей не было. В этой густой атмосфере на расстоянии считаных сотен метров любой сигнал угасал, как зажженная спичка в плотный, тяжелый дождь.

Попробовали работать все вместе, и лишь их соединенные усилия местами прорвали завесу этого киселя. Вот только остальных ребят поблизости по-прежнему не наблюдалось. Костомаров приказал ощущать хоть что-то еще дальше, еще… Но лишь Гюльнара в какой-то момент почувствовала стены и коридоры лабиринта, а остальные и этого не определили. И по-прежнему не было и намека на другие экипажи.

«Похоже, мы тут одни», – мрачновато отозвался Тойво на все попытки командира его пришпорить.

«Этот, как его… Конвертер покрути. Загрузи его своим пси, может, даст хоть намек, окажется полезным?» Из-за своего многословия, обычно ему не свойственного, командир казался растерянным и неуверенным. С конвертером тоже ничего не выходило, он работал, но не было от него никакого проку, никакого эффекта.

С этим нужно было что-то делать, хотя бы что-нибудь. Впервые это пришло в голову Гюль, она и предложила: «А слабо к лабиринту сходить?» – «С тварями захотелось повоевать?» – «Нет, просто вот так болтаться – еще хуже, чем заглянуть туда».

Сама же решила, что это опасно, но руки у нее сами собой перенаправили машину, хотя она не получила подтверждения, но они направились к тому, что она определила как начало лабиринта. Странно он выглядел на этот раз – осязаемым, напоминающим выдающийся в море мыс, а не вход во что-то, состоящее из пещер, бесконечных ходов, нор и коридоров. Да, выглядел он необычно. Гюльнара и скорость сбросила. Тойво разочарованно протянул вслух:

– Бывает же – в Ад возвращаемся, будто домой.

Как случалось и прежде, в лабиринте они оказались незаметно для себя. Это дразнило: вот они, вполне взрослые люди, умелые, толковые, отлично чувствуют не только друг друга, но еще лучше ощущают машину, пространство вокруг, а стены вдруг наваливаются – словно враг из засады, ни сном ни духом не представляешь их, и вдруг они рядом, грозят раздавить их скорлупку!.. Но на этот раз ужаса, который охватывал их прежде, едва они сюда попадали, не было. Да, слепого, панического испуга, подло подчиняющего волю и сознание до самого донышка, – на этот раз не ощущалось.