Джордж Мартин - Стеклянный цветок

— А обвинители?

— Сьера Виллема Вильда унесли с поля без памяти, а я, кажется, сломал моему кузену пару ребер. Надеюсь, во всяком случае.

— А принц Даэрон? Он жив?

— Когда сьер Робин сбил его с коня, он остался лежать там, где упал. Может быть, у него нога сломана — на нее наступил его собственный конь. Дунк, несмотря на туман в голове, испытал огромное облегчение.

— Значит, его сон о мертвом драконе не сбылся. Если только Аэрион не умер — но ведь он жив?

— Жив, ты ведь пощадил его, — сказал Эг. — Не помнишь разве?

— Как сказать, — Воспоминания о битве тоже заволоклись туманом. — Мне то кажется, что я пьян, то делается так больно, будто я умираю.

Его уложили на спину и совещались над ним, а он смотрел в хмурое серое небо. Ему казалось, что теперь все еще утро. Он не знал, сколько времени продолжался бой.

— Боги, как глубоко вдавилась кольчуга в тело, — сказал Раймун. — Это же адские муки…

— Дать ему выпить и полить кольчугу кипящим маслом, — предложил кто-то. — Так лекари делают.

— Вином, — поправил чей-то звенящий металлом голос. — Не маслом, это его убьет, а кипящим вином. Я пришлю к нему мейстера Йормвеля, когда тот закончит с моим братом.

Над Дунком стоял черный рыцарь в помятых, поцарапанных черных доспехах. Принц Баэлор. Алый дракон на его шлеме лишился головы, обоих крыльев и большей части хвоста.

— Ваше высочество, — сказал Дунк, — я хочу служить вам. Вам одному.

— Хорошо. — Черный рыцарь оперся на плечи Раймуна. — Мне нужны хорошие рыцари, сьер Дункан. И стране тоже. — Голос принца звучал как-то невнятно, точно он прикусил язык. Дунк очень устал, и его одолевал сон.

— Я ваш, — пробормотал он. Принц повел головой из стороны в сторону.

— Сьер Раймун… мой шлем, будьте так добры. Забрало… оно треснуло, а пальцы у меня как деревянные.

— Сию минуту, ваше высочество. — Раймун взялся за шлем принца обеими руками и крякнул. — Помоги-ка, мастер Пейт. Железный Пейт подтащил скамейку, с которой садились на коня.

— Слева на затылке вмятина, ваше высочество, и шлем вклинился в воротник. Хорошая сталь, коли она выдержала такой удар.

— Братнина булава, скорее всего, — проговорил Баэлор. — Он очень силен. — Принц поморщился. — Какое-то странное чувство…

— Сейчас, ваше высочество. — Пейт снял покореженный шлем. — О боги. О боги, будьте милостивы к нам…

Дунк видел, как из шлема выпало что-то красное и мокрое, и кто-то испустил страшный, тонкий крик. На сером небе качался высокий-высокий принц в черных доспехах и только с одной половиной черепа. На месте другой виднелась красная кровь, белая кость и что-то еще, голубовато-серое и мягкое. Странное недоуменное выражение набежало на лицо Баэлора, как облако набегает на солнце. Он поднял руку и легонько, двумя пальцами, потрогал затылок. А потом упал. Дунк подхватил его. Потом ему говорили, что он сказал принцу:

— Вставай, — Словно Грому, — Вставай, вставай, — Но Дунк этого не помнил, а принц не встал.

Баэлор из дома Таргариенов, принц Драгонстонский, Рука Короля, Защитник Державы, наследник Железного Трона Семи королевств Вестероса, был сожжен во дворе Эшфордского замка на северном берегу реки Кокльсвент. Другие знатные семьи зарывают своих покойников в сырую землю или топят в холодном зеленом море — но Таргариены ведут свой род от дракона, и их хоронят в огне.

Он был первейшим рыцарем своего времени, и многие настаивали на том, что он должен отправиться в вечность одетый в кольчугу и панцирь, с мечом в руке. Но король распорядился по-иному — Даэрон II был человек мирный. Дунк, доковыляв до погребального ложа, увидел Баэлора в черном бархатном камзоле с алым трехглавым драконом, вышитым на груди, с тяжелой золотой цепью на шее. Меч в ножнах лежал сбоку, но шлем на принца все-таки надели — легкий золотой шлем с поднятым забралом, чтобы все могли видеть его лицо.

Валарр, молодой принц, стоял в ногах. Он был чуть пониже, постройнее, покрасивее своего отца и еще не обзавелся сломанным носом, придававшим Баэлору не столько величие, сколько человечность. Каштановые волосы Валарра пересекала яркая серебристо-золотая прядь. Она напомнила Дунку об Аэрионе — но это, пожалуй, зря. Волосы у Эга, отрастая, делались такими же, как у брата, а Эг для принца довольно славный парнишка.

Когда Дунк стал неуклюже выражать свои соболезнования, пересыпая их словами благодарности, принц Валарр прищурил на него холодные голубые глаза.

— Отцу было всего тридцать девять лет. Он должен был стать великим королем, самым великим после Аэгона Дракона. Почему же боги взяли его, а вас оставили? Ступайте отсюда, сьер Дункан. Ступайте.

Не найдя слов, Дунк захромал из замка в свой лагерь у зеленого пруда. Ему нечего было ответить Валарру, да и себе самому тоже. Мейстеры и кипящее вино сделали свое дело — рана заживала, не гноясь, хотя между левой рукой и соском должен был остаться большой бугристый шрам. Дунк не мог смотреть на рану, не думая при этом о Баэлоре. «Он спас меня сначала мечом, а потом советом, хотя сам уже тогда был не жилец». Нет смысла в мире, если прославленный принц погибает, а межевой рыцарь остается жить. Дунк сел под вязом, уныло глядя в землю.

Когда однажды к вечеру в лагерь явились четверо стражников в королевских мундирах, Дунк проникся уверенностью, что они пришли его убить. Слишком слабый и усталый, чтобы хвататься за меч, он сидел спиной к вязу и ждал.

— Наш принц желал бы поговорить с вами наедине.

— Принц? — насторожился Дунк. — Который?

— Вот этот, — ответил Маэкар Таргариен, выйдя из-за вяза. Дунк медленно поднялся на ноги. «Чего еще ему надо от меня?»

Маэкар сделал знак, и стражники исчезли столь же внезапно, как и появились. Окинув Дунка пристальным взглядом, принц отошел и стал у пруда, глядя на свое отражение.

— Аэриона я отправил в Лис, — отрывисто сообщил он. — Быть может, несколько лет в Вольных Городах изменят его к лучшему.

Дунк никогда не бывал в Вольных Городах и потому не знал, что сказать. Он был рад, что Аэрион уехал из Семи королевств, и надеялся, что принц никогда не вернется, но отцу о сыне так говорить не полагается. Дунк промолчал, а принц Маэкар обернулся к нему лицом.

— Люди, конечно, будут говорить, что я убил своего брата намеренно. Боги видят, что это ложь, но пересуды будут преследовать меня до смертного часа. И я не сомневаюсь, что это моя палица нанесла ему смертельный удар. Кроме меня, он сражался только с королевскими рыцарями, а им присяга дозволяет только защищаться. Значит, это был я. Странно, но я даже не помню удара, которым проломил ему череп. Что это — милость или проклятие? Должно быть, и то и другое. Принц посмотрел на Дунка так, словно ждал ответа.