Джордж Мартин - Стеклянный цветок

Темный повелитель. Нееееееееееееееееет.

Слово превращается в пронзительный нечеловеческий вопль, лавина с грохотом обрушивается вниз, под снегом мгновенно исчезают танк, паланкин и все остальное.

Он слышит шум лавины и поворачивает голову. Кошка пользуется моментом, вырывается из рук Тома, поднимает пистолет и стреляет. Пуля задевает голову Зейна, по его виску течет кровь. Его отбрасывает в сторону, и он падает. Кошка швыряет пустой пистолет и бросается мимо него к двери. Голубое сияние тускнеет. Зейн уже начинает двигаться, поднимает руку к окровавленному виску. Том замер на месте.

Кошка (Тому). Бежим!

Второго приглашения не потребовалось. Том поворачивается, перепрыгивает через Зейна. Кошка хватает его за руку. Они вместе делают скачок вперед.

Том и Кошка приземляются на груду опавших листьев. Над головой голубое небо. Они в осеннем лесу, в окружении великолепной листвы всех цветов и оттенков. На вершине скалы рядом с блистающим водопадом виднеется замок. Том пораженно смотрит на него. В дюйме от его головы в ствол дерева впивается стрела. Том смотрит на Кошку.

Том. Ну вот, опять.

Кошка. Бинго.

Мы видим широкую улыбку девушки.

Вы можете отправить мальчика из Байонны куда подальше (дав ему, например, работу), но вы не можете вырвать Байонну из сердца мальчика. То же самое можно сказать о комиксах. Отсеките меня от них, и я буду кровоточить четырехцветными чернилами.

Возможно, я не знаю имени очередного Зеленого Фонаря, зато я могу процитировать клятву Хэла Джордана и объяснить, чем она отличается от клятвы Алана Скотта. Я могу назвать поименно всех Бросающих Вызов Неизвестности и рассказать вам, в каком порядке выходили первые выпуски «Мстителей», «Людей Икс» и «Американской лиги справедливости». Я нисколько не сомневаюсь, что в какой-нибудь альтернативной вселенной «Марвел Комикс» действительно включил меня в свой постоянный штат, когда я обратился к ним в 1971 году, а сейчас в том мире я сижу дома, проклиная все на свете и кусая локти, потому что вижу, сколько загребают продюсеры боевиков, основанных на моих персонажах и сюжетах — речь идет о сотнях миллионах долларов, — в то время как я не получаю ничего.

В этом мире судьба хранила меня. Вместо комиксов в этом мире я писал рассказы, повести и романы, а позже — сценарии и телеспектакли. И все же любовь к супергероям никогда не оставляла меня, и мне всегда хотелось написать хотя бы один рассказ о том, что могло бы случиться с супергероем в реальном мире.

Мысль об этом вынашивалась годами, оставаясь не больше чем несколькими сюжетными линиями в моих материалах. Ребенок вроде меня, который вырос на комиксах, вдруг оказывается обладателем благословенной (или проклятой) сверхсилы. Что ему делать с ней? Игнорировать? Использовать? Надеть костюм из спандекса и бороться с преступниками? Как это изменило бы его жизнь? Как окружающие реагировали бы на кого-то, кто обладал бы «возможностями и способностями, далеко превосходящими то, что дано обычному смертному»? Примерно таким было рабочее название моей ненаписанной вещи — фраза из старого телешоу о Супермене. Позже я узнал, что в «Ди-Си Комикс» использовали это в качестве торговой марки — вот почему я никогда не употреблял его.

Но каковы должны быть эти возможности и способности? В течение долгого времени я склонялся к пирокинезу, пока Стивен Кинг не опубликовал в 1980 году «Воспламеняющую взглядом». Кинг в своем романе описывал девочку, которая могла зажечь огонь усилием мысли, унаследовав этот дар от отца. Хотя моя обработка темы заметно отличалась, я испытал примерно то же чувство, как если бы Кинг положил меня на обе лопатки.

Впрочем, моя жизнь изменилась благодаря другому, более важному обстоятельству. В конце 1979 года я оставил должность преподавателя в колледже и направился из штата Айова в Нью-Мексико, чтобы полностью посвятить себя писательскому труду. На этом пути прекратил существование мой брак, так что я прибыл в Волшебную страну одиноким. С тех пор Санта-Фе — мой дом. Несмотря на годы, проведенные в Лос-Анджелесе, когда я занимался телевидением и кино, я никогда не стремился остаться там. Вместо этого я арендовал квартиру или гостевой домик на чьем-то заднем дворе, но как только проект завершался, я спешил домой в Нью-Мексико. Санта-Фе — место, где я плачу налоги, где хранятся мои шляпы, книги и комиксы, а также старая двубортная спортивная куртка, горчично-желтая в тонкую полоску, которая вот уже десять лет мне мала.

Кстати, именно в Санта-Фе вела защиту своей крепости Перрис. Мы познакомились в 1975 году, за несколько месяцев до того, как случился мой опрометчивый брак. Я уверен, что полюбил ее в то мгновение, когда она сказала мне, что плакала над «Песнью о Лии» (конечно, она настоящая красавица, и оба мы были голышом во время нашей первой встречи… впрочем, это вас не касается). После этого мы обменивались редкими письмами, а встретились следующий раз в 1981 году; Перрис прибыла в Санта-Фе, чтобы остаться со мной — на некоторое время. Это «некоторое время» продолжается вот уже двадцать два года. Иногда кое-кто из моих читателей интересуется, почему я больше не пишу грустные истории о неразделенной любви, как это было в 70-х. Виновата Перрис! О несчастной любви можно писать, лишь когда ваше сердце разбито.

Когда впервые после развода я появился в Санта-Фе, то никого не знал в городе, кроме Роджера Желязны. Впрочем, наше знакомство было поверхностным. Роджер взял меня под свое крыло. В первую пятницу каждого месяца мы отправлялись в Альбукерке, чтобы завтракать с местными писателями. Я также посещал местный клуб любителей научной фантастики, где я встретил поклонников этого жанра, авторов и тех, кто хотел ими стать. Прошло немало времени, прежде чем я решился сыграть с некоторыми из них.

Хотя я был серьезным шахматистом, а также получал удовольствие от «Риска», «Дипломатии» и прочих настольных игр, я никогда не играл в «Темницы и драконы» или любую другую ролевую игру. У Перрис уже имелся опыт, и она убедила меня сделать попытку. Мы присоединились к группе, которая играла в «Зов Ктулху» по мотивам произведений Лавкрафта, так что я почувствовал себя как рыба в воде. Все это напоминало сумбурную театральную импровизацию. Мне досталась роль не удачливого авантюриста, спасающего мир от Ктулху, а журналиста, который был желт в обоих смыслах этого слова. Пока мои друзья умирали, громко вопя, или сходили с ума, я убегал, чтобы телеграфировать мою историю в «Геральд».