Андрей Буторин - Червоточина

Окна там оказались плотно задернуты шторами, а поскольку день уже клонился к вечеру и сторона была не солнечной, в комнате царил полумрак. Но Геннадию Николаевичу удалось разглядеть сидевшего в кресле человека. Света было все-таки недостаточно, чтобы рассмотреть черты его лица и более-менее точно определить возраст. Зато Бессонов отметил непривычную прическу ненаховского гостя: волосы были гладко зачесаны назад, разделены ровным пробором и блестели, словно намазанные бриолином. Такие прически, насколько он помнил по фильмам, были популярны в двадцатые годы прошлого века. Хотя кто его знает, как стригутся и причесываются пижоны сейчас. О том, что мужчина пижон, Геннадию Николаевичу подсказал черный, с галстуком, костюм гостя (это летом-то и в неформальной обстановке!) и модные узенькие очочки на носу.

– Присаживайтесь, Геннадий Николаевич, – сказал «пижон». – Разговор будет долгим.

– Откуда вы меня знаете? – вздрогнул Бессонов. – И… кто вы такой?..

– Я знаю многое. А называть меня можете, ну, скажем, Студентом.

Людей было трое. Нет, четверо! Четвертую, женщину, Нича просто не сразу заметил, поскольку она убегала от тех троих. Трое мужчин еще мчались по набережной, а женщина как раз сворачивала в узкую улочку, а через пару мгновений скрылась из виду.

Погоня происходила довольно далеко от Ничи, и он не мог разобрать возраст бегущих, но то, что среди них нет Казика, было очевидно. Один из мужчин казался очень смуглым, что особенно бросалось в глаза благодаря отсутствию на нем одежды. Причем похоже, что полному. Хотя издали Нича мог и ошибаться, если плавки мужчины были телесного цвета. Еще один мужчина походил на спортсмена – и бежал чересчур «правильно», и одежда сильно смахивала на спортивную: голубые трусы и красная майка – даже вроде бы с номером. Третий же человек сильно отстал. И немудрено, поскольку был толстым. А еще лысым, что могло говорить о его не очень юном возрасте. А могло и не говорить.

В любом случае побеседовать с этими людьми стоило, подумал Нича. Если он их догонит, конечно. Но уж толстяка-то должен, тот наверняка скоро совсем выдохнется.

Нича вышел из-под тента, и кожу сразу обожгло солнцем. Все-таки хоть и в рассеянном виде, исподволь, незаметно, но ультрафиолет вершил свое «темное» дело и пока Нича скрывался под навесом. Благо что Ничина кожа была в принципе легкосгораемой.

Что-то надо было делать. Нича оценивающе посмотрел на тент, но затею использовать его в качестве накидки быстро оставил – ткань была грубой; к тому же и сдирать с каркаса замучаешься. Его взгляд переместился в сторону прилавка и сразу же наткнулся на что-то белое, висевшее в глубине служебного помещения.

Это оказался халат. Не очень чистый и коротковатый, – выше колен, – но все-таки лучше, чем ничего. Тем более Нича надеялся, что в ближайшее время найдет что-нибудь более потребное, а пока, брезгливо скривив нос, нацепил на себя униформу шашлычника.

Плохо, что не было обуви, но чтобы ее отыскать, все равно нужно куда-то идти, и идти босиком. Так что… Нича махнул рукой и потрусил в сторону улочки, где скрылась погоня.

Толстяка Нича и впрямь догнал быстро. Мужчина лет сорока стоял согнувшись, уперев в мясистые колени руки. Нича притормозил, но, глянув на жадно ловящего ртом воздух несчастного бегуна с красным, словно кусок сырого мяса, лицом, поморщился и вновь поддал ходу – ждать, пока тот очухается и сможет говорить, пришлось бы долго.

Впереди, довольно далеко, маячила красная майка «спортсмена». Обнаженного «атлета» и женщины вообще не было видно.

Нича наддал, стараясь не обращать внимания на боль в не привыкших к такому обращению голых подошвах. На удивление быстро догнав «спортсмена», он увидел, что спортивной в том оказалась только форма. Сам мужчина был немногим моложе толстяка, сложение имел самое что ни на есть стандартное для человека средних лет и «сидячей» профессии. Даже классический «пивной» животик присутствовал. От «спортивных» телодвижений у бегущего тоже мало что осталось; если он и подражал до этого виденным по телику бегунам, то теперь уже выбрасывал ноги как попало, явно из последних сил, руками почти не махал, словно боялся их ненароком оторвать, и дышал тяжело и сипло, словно баллончик, в котором заканчивалась пена для бритья.

Мужчина зыркнул на обгонявшего его Ничу, что-то зло и хрипло каркнул, попытался прибавить ходу, но лишь окончательно сбился с ритма и безнадежно стал отставать. Нича обернулся и увидел, что «спортсмен» вдруг развернулся и побежал назад, к толстяку. «За подмогой, что ли?» – мысленно фыркнул Нича. Ему даже стало интересно, что затеял обиженный бегун. Заодно можно было и перевести дух, а то бег с непривычки, да еще по жаре, организму не очень пришелся по вкусу. Пот лил градом, да и дышалось лишь чуть лучше, чем выброшенной на берег рыбе. Нича остановился в тени большого платана, где асфальт не жег подошвы, и стал наблюдать. «Спортсмен» как раз поравнялся с толстяком. И не останавливаясь, с размаху, залепил тому кулаком в лицо. Не ожидавший подобного толстяк с ревом рухнул на дорогу, а бегун в красной майке не смог сразу остановиться, запнулся о ногу упавшего и поехал животом по асфальту, наверняка стирая в кровь колени, руки и все остальное, что касалось дорожного покрытия. Но тем не менее он быстро вскочил на ноги и, подскочив к лежавшему толстяку, стал пинать его, визгливо выкрикивая ругательства. До Ничи доносились обрывки сочного мата и отдельные «нормальные» слова: «…из-за тебя! …пузан! Жирный… ...боров!.. …из-за тебя!.. …остался без…»

Нича уже стал подумывать, не поспешить ли на подмогу толстяку, но все-таки решил, что в это время может пострадать женщина, а толстяк, если захочет, и сам сумеет себя защитить. Даже с превышением, как говорится, необходимых мер, с учетом явного превосходства в весовой категории.

К тому же впереди явно что-то происходило. Нича понял это по голосам. Причем звучали они не как у охотника и жертвы – торжествующе и жалобно соответственно, – а так, будто жертвами стали оба – мужчина и женщина. Или, возможно, не жертвами, а свидетелями чего-то по-настоящему ужасного. И Нича снова рванул вперед.

Он бежал по середине улицы и видел, как преломляет нагретый горячим асфальтом воздух окружающую действительность, а сам словно покрывается блестящими лужицами. Подобное Нича видел и раньше на летних дорогах в солнечные дни. Но сейчас ему показалось, что этих «лужиц» слишком уж много впереди. Да и не только впереди… Асфальт стал «серебриться» прямо под ногами, будто на него натянули полупрозрачную зеркальную пленку, в которой отражался он сам. Бежать «по себе» было неприятно, и Нича прыгнул на тротуар. Здесь асфальт пока оставался обычным.