Питер Уоттс - Ложная слепота

— Только без травмы, — он поморщился. — По крайней мере, для них.

— Так это, выходит, твой нынешний конек? Вампиры?

— Подселенец, вампиры сейчас конек с большой буквы «ка» для любого, у кого в резюме имеется хоть одна приставка «нейро». Я всего лишь пару статей по гистологии делал. Рецепторы распознавания образов, лапласиан гауссиана, [17] Род линейного фильтра; применяется к входному сигналу при обработке изображения для нахождения границ и подавления шумов. полосовые фильтры сигнал / шум. В общем, про их глаза.

— Ага, — я поколебался. — Выводят из равновесия, знаешь ли.

— А то! — Паг понимающе кивнул. — Этот их тапетум [18] Тапетум (tapetum lucidum) — особый отражающий слой сосудистой оболочки глаза позвоночных, подлежащий сетчатке. Повышает чувствительность зрения в сумерках. Наличием тапетума обусловлен эффект «свечения глаз» у животных. У человека тапетум отсутствует. дает такой отблеск… Жуть берет.

Он помотал головой, заново переживая впечатление.

— Ты их не видел вживую, — заключил я.

— В смысле — во плоти? Да я бы за это отдал левое яйцо. А что?

— Дело не в свечении. А в… — я поискал подходящее слово, — в отношении.

— Ага, — согласился он, помолчав чуток. — Пожалуй, иной раз своими глазами не увидишь — не поймешь, да? Потому я тебе и завидую, Подселенец.

— Зря.

— Не зря. Даже если ты так и не встретишься с теми, кто послал светлячков, у тебя будет такая возможность понаблюдать этого… Сарасти, да?

— И все впустую. В моем резюме все «нейро» стоят в графе «история болезни».

Он рассмеялся.

— Ну, в общем, как я сказал — увидел твое имя в заголовках и решил: ну, старику через пару месяцев вылетать, не стоит, наверное, ждать, что он сам позвонит. Прошло больше двух лет.

— Я не думал, что произошло. Решил, ты занес меня в «черный список».

— Не. Ни в жизнь, — он опустил глаза и замолчал. — Мог бы ей позвонить, — пробормотал Паг наконец.

— Знаю.

— Она умирала. Ты бы мог…

— Не было времени.

Он решил проглотить мое неприкрытое враньё и просто сказал:

— В общем, я просто хотел пожелать тебе удачи. Тоже не совсем правда.

— Спасибо. Ценю.

— Надери пришельцам задницы. Если у них есть задницы.

— Нас будет пятеро, Паг. Девять, если считать дублеров. На армию не хватит.

— Просто фигура речи, о мой млекопитающий брат. Зарой топор. Топи торпеды. Дави жабу.

«Поднимай белый флаг», — подумал я.

— Ты, наверное, очень занят, — заметил он, — я…

— Слушай, не хочешь встретиться? В реале. Давно я не бывал в «КуБите».

— Я бы с радостью, Подселенец. Только я, к несчастью, в Манкойе. Здесь мастерская splice’n’dice.

— Что, ты хочешь сказать — физически?

— Передовые разработки. Старая школа, привычка.

— Жалко.

— В общем, оставлю я тебя. Просто хотел… ну, понимаешь…

— Спасибо, — повторил я.

— Ну, ты понял. Пока, — заключил он.

Для чего, если разобраться, Роберт Паглиньо мне и звонил. Он не рассчитывал на следующий раз.

Паг винил меня за то, что с Челси так вышло. Поделом. Я винил его за то, что с ней все так началось.

Он занялся нейроэкономикой как минимум отчасти потому, что друг детства прямо у него на глазах превратился в мозгового подселенца. Я подался в синтез примерно по той же причине. Пути наши разошлись, и мы не так уж часто встречались во плоти; но и через двадцать лет после того, как я ради него измордовал стайку пацанья, Роберт Паглиньо оставался моим лучшим и единственным другом.

— Тебе надо оттаять, — как-то сказал он мне. — И я знаю женщину с подходящими прихватками для духовки.

— Это, пожалуй, самая скверная метафора в истории человеческого языка, — заметил я.

— Серьезно, она тебе под стать. Вроде противовеса — сдвинет тебя поближе к статистической норме, понимаешь?

— Нет, Паг, не понимаю. Кто она — тоже нейроэкономист?

— Нейрокосметолог, — поправил он.

— На них еще есть спрос? — я бы сильно удивился: зачем платить, чтобы увеличить совместимость со своей «второй половиной», когда само понятие «второй половины» напрочь вышло из моды?

— Небольшой, — признался Паг. — Вообще-то она почти без работы сидит. Но инструменты еще при ней, старина. Очень тигмотактичная [19] Тигмотаксис — непроизвольное движение в направлении тактильного раздражителя. девочка. Предпочитает общаться лицом к лицу и во плоти.

— Не знаю, Паг. Слишком на работу смахивает.

— Это не твоя работа. С ней будет всяко полегче, чем с убогими головоломками, которых ты переводишь. Она умница, красавица и вполне влезает в границы нормы, если не считать заморочек по поводу личного общения. А это уж не столько настоящий изврат, сколько милый фетиш. В твоем случае от него может быть даже лечебный эффект.

— Если бы я хотел лечиться, я бы обратился к психиатру.

— Правду сказать, этим она тоже подрабатывает.

— Да? — и, против воли: — Получается?

Он смерил меня взглядом.

— Тебе не поможет. Да и не в том дело. Я просто прикинул, что вы двое должны сойтись. Челси одна из немногих, кого не оттолкнут с ходу твои интимные проблемы.

— В наше время у всех интимные проблемы, если ты не заметил.

Как тут не заметишь; население уменьшается уже не первый десяток лет.

— Это был эвфемизм. Я имел в виду твою антипатию к контакту с людьми вообще.

— Называть тебя человеком — уже эвфемизм?

Он ухмыльнулся:

— Тут другое дело. Мы с тобой давно друг друга знаем.

— Спасибо, но нет.

— Поздно. Она уже едет на место свидания.

— Место сви… Паг, ты жопа!

— Глубокая.

Так и вышло, что я неожиданно для себя вошел в неприлично-личный контакт. В коктейль-баре отеля «Бесс и медведь» слабое рассеянное свечение сочилось из-под кресел и столешниц; цветовая гамма сползала — по крайней мере, тем вечером — в длинные волны. В таких местах нормалы могут делать вид, будто видят инфракрасный свет.

Сделал вид и я, разглядывая женщину за столиком в углу: долговязую и роскошную. С полдюжины кровей слилось в ней так, что ни одна не забивала остальные. На ее щеке что-то мерцало слабым изумрудным стаккато на плавном фоне красного смещения. Волосы угольным облаком колыхались в воздухе; подойдя, я заметил в толще нимба металлические искры, нити электростатического генератора, создающего иллюзию невесомости. В нормальной обстановке ее кроваво-красная кожа приобрела бы модный карамельный оттенок бесстыдного смешения племен.

Она была привлекательна, но в таком освещении это нетрудно: чем длиннее световые волны, тем более размыто изображение. На траходромах нарочно не ставят флуоресцентных ламп.

«Ты на это не купишься», — сказал я себе.

— Челси, — представилась она. Ее мизинец упирался во встроенный в столешницу зарядник. — Бывший нейрокосметолог, а ныне паразит на теле мировой экономики — спасибо генетике и чудесам новых технологий.