Питер Уоттс - Ложная слепота

— Распределенный интерферометрический телескоп, — пробормотала Бейтс.

— Под каждым глазком лежит хроматофор — пигмент напоминает криптохром, [60] Группа белков флавопротеинов, представляющих собой чувствительный элемент фоторецепторов животных и растений, реагирующих на синее освещение. так что, вероятно, имеет отношение к зрению, но параллельно он способен диффундировать в окружающие ткани или концентрироваться. Это подразумевает динамические пигментные пятна, как у хамелеона или каракатицы.

— Имитация фона? — спросила Бейтс. — Это может объяснить, почему Сири его не видел?

Каннингем открыл новое окно и запустил закольцованный видеоролик: крупнозернистый Сири Китон и его невидимый партнер. Для камер тварь, которой я не видел, была зловеще реальна: парящий диск вдвое шире моего торса, обвешанный по краям щупальцами, точно узловатыми канатами. По ее шкуре пробегали пестрые волны, точно свет и тени играли на мелководье.

— Как видите, узор не соответствует фону, — отметил Каннингем. — Даже отдаленно.

— Можешь объяснить избирательную слепоту Сири? — спросил Сарасти.

— Нет, — признался биолог. — Обычной маскировкой — нет. Но «Роршах» заставляет нас видеть много такого, чего нет на самом деле. В сущности, это тот же процесс — не видеть то, что на самом деле есть.

— Еще одна галлюцинация? — спросил я. Каннингем пососал сигарету и пожал плечами.

— Есть много способов обмануть человеческий глаз. Любопытно, что иллюзия рассеялась в присутствии нескольких свидетелей, но если вам нужен конкретный механизм, дайте мне больше материала для работы, чем вот это, — он ткнул окурком в сторону подгоревших останков.

— Но… — Джеймс перевела дыхание, собираясь с силами. — Мы говорим о системе… как минимум высокоразвитой. Очень сложной. Огромной вычислительной мощности.

Каннингем снова кивнул.

— По моим прикидкам, нервная ткань составляет почти тридцать процентов массы тела.

— Значит, оно разумно, — почти прошептала Сьюзен.

— Никоим образом.

— Но… тридцать процентов…

— Тридцать процентов моторной и сенсорной проводки. — Еще одна затяжка. — Почти как у осьминога: нейронов огромное количество, но половина уходит на тонкое управление присосками.

— Насколько мне известно, осьминоги весьма умны, — заметила Джеймс.

— По меркам моллюсков — безусловно. Но ты имеешь представление, сколько потребуется дополнительных проводников, если фоторецепторы в твоем глазу раскиданы по всей поверхности тела? Для начала тебе будут нужны триста миллионов удлинителей от полумиллиметра до двух метров длиной. Это приведет к тому, что сигналы окажутся рассинхронизированы, и потребуются еще миллиарды дополнительных логических вентилей для согласования входа. Вся система даст тебе только один неподвижный кадр, без фильтров, без опознания, без последовательной интеграции.

Судорога. Затяжка.

— Теперь надо прибавить дополнительную проводку, которая потребуется для того, чтобы сфокусировать на цели все эти глазки или переслать информацию отдельным хроматофорам, и еще добавь вычислительные мощности для запуска хроматофоров по одному. Возможно, тридцати процентов массы тела на это хватит, но я сильно сомневаюсь, чтобы осталось место на философию и науку, — он махнул рукой куда-то в сторону трюма. — Это… этот…

— Болтун, — подсказала Джеймс. Каннингем покатал слово на языке.

— Очень удачно. Этот болтун — абсолютное чудо эволюционной инженерии. И он туп как пробка.

Краткая пауза.

— Тогда что они такое? — спросила, наконец, Джеймс. — Домашние зверюшки?

— Канарейки на руднике, — предположила Бейтс.

— Может, даже меньше того, — отозвался Каннингем. — Возможно, это всего лишь лейкоцит с манипуляторами. Робот-ремонтник. Дистанционно управляемый или действующий инстинктивно. Но, люди, мы упускаем гораздо более важные вопросы. Как вообще может анаэроб развиться в сложный многоклеточный организм и тем более — двигаться настолько быстро, как эта тварь? Подобный уровень активности жрет массу АТФ.

— Может, они не используют АТФ, — предположила Бейтс, пока я полез за справкой в КонСенсус: аденозинтрифосфат, источник энергии для клетки.

— АТФ из него просто льется, — сообщил биолог. — Это даже по останкам можно определить. Вопрос в том, как оно успевает синтезировать трифосфат настолько быстро, чтобы поддерживать активность. Чисто анаэробного метаболизма будет недостаточно.

Предположений ни у кого не оказалось.

— В общем, — подвел он итог, — на сем урок закончен. Кому нужны неаппетитные детали — обращайтесь в КонСенсус, — Каннингем пошевелил пальцами свободной руки; вскрытый призрак рассеялся. — Продолжаю работать, но если вам нужны серьезные ответы — притащите мне живой образец.

Он затушил окурок о переборку и вызывающе оглядел вертушку.

Остальные едва отреагировали; графы их еще плыли под тяжестью недавних откровений. Возможно, показное раздражение Каннингема было важней для общей картины; возможно, в редукционистской вселенной биохимический базис существа всегда имеет приоритет над надстройкой межвидового этикета и проблемами внеземного разума. Но Бейтс и Банда отстали от времени, еще не переварив предыдущих откровений. Они в них просто погрязли. Цеплялись за открытия Каннингема, как смертники, недавно узнавшие, что могут выйти на свободу из-за судебной ошибки.

Ведь мы убили болтуна, в этом никаких сомнений. Но он не был инопланетянином. Он не был разумен. Всего лишь лейкоцит с манипуляторами. Тупой как пробка.

Ущерб чужой собственности гораздо легче себе простить, чем убийство.

С Челси меня познакомил Роберт Паглиньо. Возможно, когда наши отношения пошли под откос, он почувствовал себя ответственным. А может, Челси, будучи любительницей клеить битые чашки, попросила его вмешаться. Как бы то ни было, с той минуты, как мы сели за столик в «КуБите», мне стало ясно, что пригласил он меня не только ради компании.

Паг заказал коктейль из нейротропов на льду. Я ограничился «Рикардсом». [61] Сорт пива.

— Все так же старомоден, — начал Паг.

— Все так же ходишь кругами, — заметил я.

— Так очевидно, да? — он сделал глоток. — Поделом мне водить за нос профессионального жаргонавта.

— Жаргонавтика тут не при чем. Ты бы и колли не обманул.

Правду сказать, графы Пага никогда ничего мне не подсказывали, о чем бы я уже не знал. Понимая его, я не получал никакой форы. Может, оттого, что мы с ним слишком близко друг друга знали.