Олег Серегин - Хирургическое вмешательство

Она тихонько фыркнула:

— Ф-фух! Ну хорошо… Поехали, — и перешла в чистую форму.

Даниль последовал ее примеру. Профессорша оставила тело «на привязи», не уничтожив его и даже обрубив не все нити сцепки: отчего-то ей не нравилось убивать свою плоть, и делала она это редко, только по насущной необходимости. Сергиевский решил поступить так же, как Ворона; правда, ему с непривычки пришлось уложить бессознательную тушку на ковер — держать ее стоячей было неудобно и отвлекало от дела.

Вокруг ничего не изменилось. По мощи излучения ауры Воронецкая не уступала Ящеру; не только сама она, но весь кабинет сохранял в тонком мире иллюзорную форму. Казенная трехрожковая люстра, обои и шторы, кресла и стеллажи, стол с компьютером, стол с оргтехникой… только ярче засияли под потолком светящиеся облачка, да цветы в горшках явили стихийную сущность богини природы. Сергиевский быстро зачистил пространство, вытеснив слабые отголоски чужих биополей, и пришиб на всякий случай безвинные цветы: богиня все равно восстановится позже, почуяв ласковую мысль владелицы кабинета.

Потом он перевел взгляд на пациентку.

И остолбенел.

Даниль видел души, которые принимали для реинкарнации только человекообразные обезьяны. Видел души, срок жизни которых близился к концу: при следующей попытке перерождения их ждал распад. Видел души в реакторах энергостанций.

Такого он не видел никогда.

Ее точно ели черви. Тонкое тело казалось изъязвленным, его испещряли каверны, заполненные какой-то чуждой, лоснящейся, гнилой с виду субстанцией. Первый, второй, третий слои биополя, энергопроводящий контур, карма базисная и надстроечная, структуры памяти и мышления… Горло пережимало от жуткого зрелища: органы тонкого тела, в отличие от органов плотного не имевшие четких границ, у женщины словно перемешивались, как в миксере на медленной скорости, и червоточины пронизали их насквозь…

— Мля, — прошептал Даниль, забыв о присутствии Вороны. — Ой, мля… что это?!

— Ты знаешь, Даня, — сказала Алиса. — Ты ведь об этом пишешь.

Даже стыд, который должен был заполнить его доверху при этих словах, и тот отступил перед ужасом.

— Это… — с дрожью сглотнул Даниль, — это так выглядит? Я… не знал. Я… еще к аналитической части не…

Ворона тихо вздохнула.

Он готов был провалиться сквозь землю — не оттого, что потерял самообладание медика, не сориентировался в теме собственной диссертации, а от этого позорного лепета.

Северорусская аномалия. Знаменитая, необъяснимая, представляющая исключительный научный интерес, при близком рассмотрении она оказалась непереносимо страшной — настолько страшной, что хотелось отвернуться, сбежать и забыть. «Возьми себя в руки! — молча выматерившись, приказал Даниль. — Ты, сука, на людей печати ставишь, чтоб их в топку пустили, и не мучаешься. Ворона оперирует. Учись, сука. Это наука, засунь свои эмоции куда поглубже…»

Сущности и энергии в тонком плане обладают цветами, но те не соответствуют цветам физического мира, и аналогии можно провести, лишь ориентируясь на накал, «температуру» применяемой силы. Вокруг Алисы Воронецкой пространство вспыхнуло серебряно-белым. Все процессы в тонком теле Нади остановились, а к Данилю вернулось хладнокровие.

— Держи ее здесь! — велела Ворона, и он понял, наконец, зачем ей понадобился ассистент. Искалеченная женщина хотела уйти в перерождение, надеясь, что новое тело излечит ее. Сергиевский еще не мог обосновать теоретически, но интуитивно уже понимал, что Надя обманывается. Распад продолжится, потому что…

Потому что «гнилостные» образования на ее тонком теле изначально ему не принадлежали. Они не имеют никакого отношения к карме. Женщина не повинна в их образовании. Это — «Северорусская аномалия тонкого плана, повлекшая за собой беспрецедентную деформацию механизма сансары, одной из следствий которой стало то, что часть свободных фрагментов тонких тел, из которых в нормальных условиях формируются молодые души, начала внедряться в души уже существующие, вызывая нарушения их структуры, распад еще при жизни физического тела и многочисленные кармасоматические болезни даже у людей с нормальным и легким уровнем затемнения кармы».

Наметка из начала третьей главы потом должна была пригодиться в автореферат. Даниль вспомнил ее и одновременно успокоился и устыдился, потому что писал, больше интересуясь причиной деформации и свойствами свободных фрагментов, а не методиками лечения пострадавших. «Блин, — подумалось ему, — я так в Ящера вырасту… теоретик хренов. А еще клятву Гиппократа давал…»

Воронецкая стремительно и ловко удаляла чуждые фрагменты, пользуясь чем-то вроде раскаленных игл-скальпелей, в которые собрала часть собственной тонкой энергии. Сергиевский наблюдал, удерживая душу при теле и осторожно пытаясь вернуть на место ее органы. Повреждения были чудовищные, невозможным казалось восстановить целостность без множественного протезирования, но Даниль готов был поручиться, что Ворона ни в чем не уступит Ящеру. Если тот способен полностью заменить человеку базисную карму, то и она сумеет запустить регенерацию любой пострадавшей области.

Он не помнил, сколько это продолжалось — отказало чувство времени. Поначалу было легко, потом Даниль поднапрягся и мобилизовал резервы, потом — держался из гордости и потому, что рядом, не покладая рук, работала Ворона, еще позже — вовсе непонятно на чем держался. Операция могла занять и час, и четыре, и восемь… но скорее, час или около, потому что, когда Ворона отдернула шторы, за окнами оказалось так же светло.

Сергиевский влез обратно в тело и лежал в нем трупом. Решительно не находилось сил подняться с ковра, но Даниль оправдывал себя тем, что не занимается хирургической практикой, а нет опыта — нет выносливости. Странно было видеть Ворону, двигавшуюся настолько медленно… Она зябко укуталась в шаль и задремала в своем кресле с высокой спинкой. «Встань, — укорил себя Даниль, — чайник включи, балда… хоть бутерброд принеси даме».

Надя спала. Злокачественная опухоль в нижней трети ее левого легкого начала рассасываться. Тонкое тело все еще выглядело страшновато, но безусловно намечалась положительная динамика.

— Ужас какой… — почти простонала Алиса.

Даниль мигом подхватился на ноги — откуда только силы взялись — подскочил к ней, вдавил кнопку чайника, стоявшего на столе рядом с ксероксом, открыл форточку, нажав на рычаг.

— В шкафу, — сказала Ворона.

— Что?

— В шкафу… справа от двери… половина торта еще осталась… кушай.

Сергиевский нашел коробку, горсть чайных пакетиков и большую кружку. Ножа не было, и он нечаянно расплавил часть торта в жижу, резанув его энергетическим лезвием. Жижу Даниль беззастенчиво съел с пальцев, потому что на него все равно никто не смотрел, а есть хотелось страшно. «Психосоматика», — подумал он, облизывая руку. Тело-то валялось в холодке, а отнюдь не вкалывало.