Юрий Никитин - Мегамир

Кирилл отвел глаза. Этого боится Мазохин? Не потому ли старается держать сотрудников под стальным колпаком? Не сегодня, так завтра вырастут новые пророки. Дескать, люди Большого Мира — тупиковая ветвь, вроде неандертальцев. А мы, дескать, избранные, нам все должны уступить дорогу. От этой посылки можно поплясать, причем доплясаться очень далеко. Где те трезвые головы, что увидят золотую середину между полным неприятелем, некритическими восторгами и чрезмерными надеждами на полное решение всех проблем? Они есть, спор не в нашей традиции, никак не научимся, норовим сразу в рыло. Мол, сие самый весомый довод. Мазохин так и делает, даже если сам этого не понимает. А может, и понимает, у администраторов чутье на все, что можно запретить.

В конференц-зал с грохотом ворвался Дмитрий. Сюда трудно было врываться с грохотом, но Дмитрию удавалось многое.

Он сделал тройное сальто, повис, как летучая мышь, вниз головой на потолке.

— Кирилл! Брось, по субботам здесь обзор наших новостей и достижений. Только тогда народец сползается, да и то как мухи после мороза. Это интереснее: кто что открыл, изобрел, добился, предполагает... Фехтуют гипотезами. Ты лучше дай нам задание!

— Кому нам?

— Мне и Сашке.

— А разве она...

— Не орлица, вроде Гризодубовой, но рвется в бой. Пока лежала в коконе, развивала идеи... всякие, странные. Как обследовать, как жить, что делать потом...

Кирилл прикусил язык. Пока люди заняты, на звезды головы не поднимают. Саша посидела без дела, начала размышлять о будущем, перспективах. Но если размышляет даже десантница, то какие идеи придут в голову высоколобым, если оторвутся от поглощающей работы?

На поверхности пня воздух был свежим и острым, как бритва. Древесина еще держала влагу, раздутая и сонная, глубокие трещины появятся ближе к полудню, когда жаркие лучи высушат, нагреют.

К ним подбежала, сильно прихрамывая, Саша. Она была в коротких шортах, что не открывали на обозрение жуткие сизые шрамы, от плеч до бедер была в пластиковом корсете, правая рука оставалась внутри этой тюрьмы, но Саша из кожи вон лезла, доказывая, что ее левая рука работает за две. Она была бледная, как личинка майского жука, и худая, как стремянка, но Кравченко все равно потрясенно разводил руками. Выздоровление, возвращение в строй не укладывалось ни в какие рамки традиционной медицины!

Кирилл набрал воздуха полную грудь, задержал дыхание. Взгляд его стал отстраненным. Наконец после долгого выдоха коротко велел:

— Ах-ах, пора! Наденьте скафандры.

— Что? — не понял Дмитрий.

— Ска-фан-дры, — четко повторил Кирилл. — Ты не поменялся с Сашей ушами?

— Да нет вроде, — ответил Дмитрий, он потрогал уши, подозрительно посмотрел на Сашу. — Просто ты велел скафандры забросить...

— Все хорошо в меру. В скафандрах чуть ли не спать ложились! Давайте без перегибов. Даже если понадобится выровнять... А то я наломал дров!

Дмитрий мигом метнулся к входу, стукнул в широкий лоб ксеркса, тот отступил, открывая черный тоннель, а едва Дмитрий протиснулся, снова вход был перекрыт плоской головой серого цвета, неотличимой от поверхности пня. Даже Кирилл иной раз ошибался, проходил мимо, не замечая грани между деревянной стеной и головой часового, но Дмитрий не ошибся ни разу. Да и ксерксы, казалось, открывали ему дорогу сразу. В крайнем случае он делал двусмысленный жест, один из двух десятков рекомендуемых Кириллом, но часовые понимали, живо шевелили сяжками. Иногда Дмитрий ржал, уверяя, что муравьи рассказывают ему солдатские анекдоты, но повторить не может по цензурным соображениям.

Вернулся с двумя комбинезонами. Быстро влез сам, а на Сашу натянул непомерно объемное, куда лезли и толстый корсет, и рука в пластмассовом гипсе. Оказалось: подогнано так, что в его способностях портного сомневаться не приходилось.

— Хорошо, что опять вместе, — проговорил Дмитрий, критически осматривая Сашу. — У Мазохина и мазохинцев только «подай» да «принеси».

Саша молчала. Ее подбородок по-прежнему был вскинут вызывающе, но когда подпирает корсет, то поди определи истинный уровень высокомерия...

Они остановились на краю пня. Стена отвесно уходила вниз, вокруг пня на сотни шагов голо, вытоптано. Даже крупные камни убраны, а дальше без перехода поднимается высокая мрачная стена трав. Некоторые вершинами выше, чем пень, но все держатся на расстоянии, ни одно растение не переступает невидимую границу.

От пня тянулись три ясно различимые магистрали. Две не только утоптаны, но даже вдавлены, словно по ним столетиями маршировали железные римские легионы. Третья — помоложе, новее, но по ней точно также тащили добычу волоком, несли в жвалах, бежали с раздутыми от меда брюшками.

Кирилл прыгнул, растопырил руки и ноги, как парашютист при затяжном прыжке. Остатки страха требовали сжаться в комок, выставить ноги, но Кирилл заставил себя шлепнуться плашмя, брюхом. Его подбросило, он сделал сальто, очень точно встал на ноги.

— Уже теплее, — покровительственно сказала Саша. Она очень красиво, несмотря на жесткий корсет, приземлилась рядом. — Еще малость, и можно брать к нам в десантники.

— Благодарю за высокую честь, — пробормотал Кирилл. — Я так потрясен, что не нахожу слов... Но из врожденной скромности уж домучаюсь доктором наук на должности завкафедрой.

С другой стороны упал на ноги Дмитрий, даже не качнулся.

— Снимите мне во-о-он ту гусеницу, — велел Кирилл.

Оказалось, что просьбу «снимите» можно понять иначе, чем он всегда думал. Оба героя-десантника взметнулись кверху, и бедная гусеница упала с листа. С рассеченной головой. Она еще дергалась, и по тому, как ее схватили Дмитрий и Саша, Кирилл понял, что, будь у нее лапки подлиннее, наверняка бы завернули за спину, а то и наручники надели.

Кирилл привязал поперек гладкого туловища нить, поднял руку. Дмитрий взлетел на стебель, закрепил нить с гусеницей прямо над муравьиной тропой.

От пня деловито бежал ксеркс. Внезапно его сяжки пошли вверх, членики затрепетали. С двух десятков шагов он помчался шестилаповой рысью. Затем галопом. Гусеница свисала тонкокожая, без отвратительных жестких волосков, которых муравьи не любят, сочная, молодая, раскормленная...

Под приманкой ксеркс затормозил, встал на цыпочки, вытянул усики, почти касаясь лакомства.

— Это же невыполнимо, — крикнул Дмитрий наконец. Он азартно бегал вокруг ксеркса, падал, сам невольно привставал на цыпочки, когда муравей тянулся к гусенице. — У него ни крыльев, ни щупальцев! Я бы тоже не достал.

Саша повернулась к Кириллу, глаза смотрели требовательно. Он вынужденно дал справку:

— Шимпанзе достает подвешенный банан двумя способами: палкой, либо ставит один на другой кубики.