Юрий Никитин - Империя Зла

– С другой стороны, у партии монархистов есть привлекательная черточка, есть... Когда царь, да еще по наследству, то уж коганам ну никак в президенты! Им нужна выборная система... Правда, нашим ванькам хватит ума выбрать царем какого-нибудь рабиновича. Как вон Петроград переименовали в то, что и произносить-то вслух неловко.

Коган горестно вздохнул:

– Глас народа... Все было законно: голосовали все жители города. С голосом народа всегда так: то сникерсы им подавай, то бутики, то президента выбирают по зычному голосу...

Он деланно поперхнулся, перекосился в ужасе и спрятался за широченную спину военного министра. Но Яузов, как всякий русский военный, не стал прикрывать еврея, который сам не служил и детей отмазал, отодвинулся, еще и придержал этого рабиновича мощной дланью за ворот.

За нервными разговорами и натужными шуточками не заметили и странного замешательства среди депутатов Думы. То ли потому, что в глазах избирателей они оказываются рука об руку со своими противниками, которых поливали на выборах, то ли личный авторитет Кречета и его правительства за последние дни неожиданно усилился в глазах самих избирателей, но я слышал общий вздох облегчения, когда голосование перенесли, а по ряду признаков уже было ясно, что оно не состоится вовсе.

Сегодня у Кречета по расписанию встреча с исламским послом. Даже я прикинул, как они будут смотреться. Дикие мы все-таки люди: обожаем глазеть, как Кречет жмет руку китайским руководителям, японскому премьеру или всяким там вьетнамцам. Они все такие крохотные, а наш-то просто бугай рядом с ними. Да и с шейхами, эмирами, султанами хорошо смотрится, только вот рядом с Колем хоть не становись, чертов немец как носорог из саванны, всякого в карлики сажает.

Когда прошлый президент обменивался рукопожатием с президентом Штатов, вся Россия всматривалась, который выше ростом: наш или ихний? А когда оба стали рядом, от Бреста и до Камчатки пронесся вздох облегчения, наш на палец-другой выше, видно, в плечах пошире, сразу видно таежного сибиряка, а у американца всего лишь задница шире...

Я видел, как Кречет взглянул на часы, вздохнул, поднялся, и в то же мгновение в кабинет вошел Мирошниченко. Кречет кивком удалил за дверь, пока склерозом не страдает, помнит свое расписание, а, проходя мимо меня, сказал с кривой усмешкой:

– Придется галстук напялить.

– Зачем? – удивился я.

– Встреча с послом из дальней арабской страны...

Я не понял:

– Разве галстук так уж обязателен? Они сами галстуки не носят.

Он взглянул хитро:

– Смотря кто. Увидишь, упадешь. Восток тоже не стоит на месте. Первая женщина-посол!

– Женщина?

– Я тоже ахнул. Так что без галстука не обойтись. К тому же аристократка, из семьи не то султана, не то шейха. Блистательная Фатима. У них все должности поделены между членами семьи. Я ж помню, как одна аристократка зарезала президента... или кем он там назывался, за то, что посмел принять ее в ванной. Помню, в школе учил вместе со всеми как мерзавка зарезала «Друга народа», такой у него был титул, предательски, в тот момент, когда этот друг народа изволил принимать ванну. И только недавно, когда голова поседела, вдруг подумал: а с чего ты, сам мерзавец, пригласил приличную женщину к себе в ванную? И посмел разговаривать с нею, сидя в теплой мыльной воде, голый как свинья? Чтобы лишний раз унизить, вот мол, месть победившего пролетариата?

Коломиец услышал, сказал с сомнением:

– Как вы все не так интерпретируете... Школьные программы не врут о Марате – друге народа! А если и врут, то для пользы. Для надлежащего воспитания молодого поколения!.. Резать людей нельзя, даже если они президенты. Пусть хоть Франции, но резать все одно нельзя, нехорошо. Она могла бы ему высказать свое отношение...

Кречет удивился:

– Чтобы он устыдился и вылез? Голый?.. Лучше уже зарезать прямо в ванной. По крайней мере, приличнее. В старину, как говорит наш футуролог, нравы были целомудреннее.

– Во Франции? – изумился Коломиец.

– Строже, – поправился Кречет. – Виктор Александрович, ты займи посла на пару минут. Я скоро. А потом проводи, не сочти за труд, в мой малый кабинет.

Он ухмыльнулся, исчез за дверью внутреннего кабинета.

В приемной с Мариной беседовала моложавая женщина, энергичная, с большими блестящими глазами. Марина не знала как держаться с таким послом, стояла красная, как рак, и что-то лепетала. Между ними покачивался, как бамбук под ветром, одетый по-манекеньи улыбающийся господин, щебетал на арабском. Голова женщины согласно исламу покрыта платком, настоящим произведением искусства, но черные, как смоль волосы, видны из-под платка, на лице чувствуется присутствие косметики, требования ислама все так же строги и жестки, но не по-дурацки.

Я поклонился еще издали:

– Прошу извинить! Задержка всего на пару минут. Срочный звонок президенту...

Женщина улыбнулась, показав великолепные белые зубы, что как молнии сверкнули на ее смуглом удлиненном лице:

– О, пустяки! Мой визит неофициальный, здесь все не по протоколу. Тем более, для меня честь побыть в вашем обществе, уважаемый эфенди... Я узнала вас по портрету в вашей книге. У нас вас называют суфием! Да-да, почти все ваши работы изданы нашим университетом. Некоторые даже читают в медресе...

– Спасибо, – ответил я искренне. Все равно приятно, хотя сама посол моих работ, понятно, и в глаза не видела, а эти сведения ей сунули на трапе самолета, чтобы знала, с кем придется столкнуться в окружении русского президента. – Спасибо. Надеюсь, вам в нашей стране не слишком скучно...

– Мне нравится ваш юный город, – сказал она живо.

Я переспросил невольно:

– Юный? Видели бы вы, с какой помпой отмечали ему восемьсот пятьдесят лет!

– Вот видите, – согласилась она весело, – совсем ребенок...

– Восемьсот пятьдесят, – пробормотал я.

Она всмотрелась в мое лицо, белые зубы на смуглом лице снова заблистали, как молния:

– Ах, вот вы о чем! Городу, в котором я живу, моему Дамаску, недавно исполнился первый десяток тысяч лет... Из них восемь тысяч – непрерывного, как говорят у вас, стажа в ранге столицы. Вплоть до нашего времени... За эти тысячелетия рождались и падали империи, создавались новые царства, рождались великие мудрецы, учили, вели, поднимали всех на ступеньку выше... И так из века в век, из тысячелетия в тысячелетие... Никакой Америки вообще не было, как и, простите, Европы... И только в последнее тысячелетие – еще одно для моего народа, – возникло такое образование, как США, да и то в самом конце. Продержится ли оно еще хоть сотню лет? Опыт и мудрость моего народа говорят, что нет.

Я не успел спросить почему, Марина прислушалась к звонку, встала из-за стола: