Филип Дик - Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы [litres]

Сейчас собака быстро бежала к ним.

Когда-то, предположил Барнс, ее предки были известными серыми или черными немецкими пастушескими овчарками. Он определил это по ее ушам и морде. Но сейчас… Он напрягся и ждал ее приближения. В кармане у него, конечно, был нож, много раз выручавший его, но в данном случае нож явно был бесполезен. Поэтому он старался держаться поближе к беззаботно идущей женщине.

— Привет, — сказала Бонни собаке.

Та уселась перед ними, открыла пасть и со скрежетом заговорила. Звук был ужасен, и Барнс содрогнулся. Похоже было на то, как если бы раненый человек судорожно пытался заставить работать поврежденные голосовые связки. Из этого скрежета он разобрал одно-два слова, да и в тех не был уверен. Бонни, однако, казалось, понимала все.

— Милая Терри, — сказала она собаке. — Спасибо, милая Терри.

Собака завиляла хвостом. Бонни сказала Барнсу:

— Мы найдем Джека в четверти мили отсюда, если пойдем по тропинке.

Она пошла вперед, широко шагая.

— Что сказала собака? — спросил Барнс, когда они отошли достаточно далеко, чтобы Терри не услышала их.

Бонни расхохоталась. Это рассердило Барнса, он нахмурился.

— Господи, — сказала она, вытирая слезы, — собака совершенствовалась в течение миллионов лет и наконец добилась успеха. Произошло одно из чудеснейших событий эволюции, а вы не можете понять, что она сказала. Извините, но это чертовски смешно. Я рада, что вы спросили меня, когда она уже не могла нас слышать.

— Я не удивлен, — защищался он, — вернее, я не так уж удивлен. Это вам, погрязшим здесь, в своем маленьком деревенском мире, все кажется чудом, но я-то изъездил все побережье и видел такое, что заставило бы вас… — Он не закончил фразу. — Эта собака — ничто в сравнении с тем, что я видел, хотя лично я согласен, что произошло важное событие.

Все еще смеясь, Бонни взяла его под руку.

— Да, вы человек из большого мира. Вы видели все, что там есть, вы правы. Что же вы видели, Барнс? Имейте в виду, мой муж — ваш начальник, а Орион Страуд — его начальник. Так почему вы приехали сюда? Не слишком ли здесь уединенно? Не слишком ли по-деревенски? Я-то думаю, что здесь прекрасное место для жизни, у нас стабильная коммуна. Но, как вы правильно заметили, чудес у нас не так уж много. И нет уродов, как в больших городах, где радиация была гораздо сильнее. Конечно, у нас есть Хоппи…

— Удивили, — сказал Барнс, — фоков сейчас везде полным-полно. Вы их встретите повсюду.

— Но вы нанялись на работу именно сюда, — сказала Бонни, внимательно глядя на него.

— Я же рассказывал вам, что у меня возник политический конфликт с двумя маленькими местными чиновниками, возомнившими себя королями в своих собственных маленьких королевствах.

Бонни сказала задумчиво:

— Мистер Остуриас интересовался политикой. И психологией — совсем как вы. — Она продолжала изучать его, пока они шли. — Он, правда, не был таким симпатичным… Голова у него была маленькая и круглая, как яблоко. И у него дрожали ноги, когда он бежал… не надо было ему убегать. — Сейчас она говорила спокойнее. — Он великолепно готовил тушеные грибы, молодые навозники и лисички — он знал их все. Вы пригласите меня на грибной обед? Прошло так много времени… мы пытались сами собирать грибы, но у нас ничего не получилось, мы сразу отравились.

— Считайте, что вы приглашены, — сказал он.

— Вы находите меня привлекательной? — спросила она его.

Он ошеломленно пробормотал:

— Конечно… Естественно, нахожу. — Он крепко держался за ее руку, как будто она вела его. — Почему вы спрашиваете? — осторожно спросил он со все возрастающим чувством, природу которого не мог понять. Оно было новым для него. Оно походило на возбуждение, но имело холодный, рациональный оттенок, поэтому, может быть, это и не было чувством, возможно, это был род внезапного подсознательного, интуитивного прозрения о себе и об окружающем пейзаже, обо всех вещах вокруг, которые он видел, — оно, казалось, учитывало каждый аспект действительности и больше всего относилось к идущей рядом женщине.

За долю секунды, не имея никаких фактов, он понял, что у Бонни Келлер роман с кем-то, может быть, с табачным экспертом Джиллом, Орионом Страудом или даже с этим мистером Тризом. Но в любом случае роман был окончен или, по крайней мере, заканчивался, и Бонни подыскивала замену. Она искала ее инстинктивно, скорее практически, а не как восторженная школьница с горящими глазами. Без сомнения, у нее было много романов, казалось, ей уже приходилось изучать людей, чтобы определить, насколько они ей подходят. А я, думал он, интересно, гожусь ли я? И нет ли тут опасности? Господи, она же сама говорила, что ее муж — мой начальник, директор школы…

Но может быть, у него слишком разыгралось воображение? Казалось невероятным, чтобы эта привлекательная женщина, лидер коммуны, едва познакомившись с ним, выбрала его… Но она еще не выбрала, она просто находилась в процессе исследования. Он проходил испытание и пока что не преуспел. В нем пробудилась гордость — подлинное чувство, окрасившее холодное, рациональное понимание, существовавшее минутой раньше. Ее искажающая сила немедленно дала о себе знать. Он сразу же захотел победить, быть выбранным, несмотря на риск. При этом он не чувствовал ни любви, ни сексуального влечения к ней. Слишком рано. Все, что было затронуто, — гордость и желание не быть отвергнутым.

Это судьба, думал он и удивлялся, до чего же он примитивно устроен. Его мозг работал на низшем уровне, не выше уровня морской звезды; один-два рефлекса — и все.

— Послушайте, — спросил он, — где этот ваш Триз?

Теперь он шел впереди нее, сосредоточенно вглядываясь в хребет, поросший деревьями и цветами. В зеленой ложбинке он увидел гриб и сразу же направился туда.

— Посмотрите, — сказал он, — его называют лесным цыпленком. Очень вкусный гриб. И редко встречается.

Подойдя ближе, Бонни Келлер нагнулась к грибу, и Барнс на мгновение увидел ее обнаженные бледные колени, когда она присела на траву.

— Вы собираетесь срезать его, — спросила она, — и унести домой в качестве трофея?

— Я действительно унесу его, — ответил он, — но не как трофей. Просто для того, чтобы бросить на сковородку с кусочком жареной говядины.

Ее темные красивые глаза пристально наблюдали за ним. Она сидела, откинув назад волосы, и, казалось, собиралась заговорить, но не произнесла ни слова. Наконец ему стало неудобно; очевидно, она ждала от него чего-то, и ему пришла в голову отрезвляющая догадка, что от него ждут не слов, а действий.

Они смотрели друг на друга, и сейчас Бонни тоже выглядела испуганной, как будто ей передались его чувства. Никто из них не двигался, каждый сидел и ждал, когда другой сделает первый шаг. У него появилось неожиданное предчувствие, что, если он коснется ее, она либо даст ему пощечину, либо убежит… и последствия будут самыми катастрофическими. Она могла… Господи, они же убили своего прежнего учителя! Неожиданное и убедительное предположение пришло ему в голову — могло ведь быть и так: Бонни завела интрижку с мистером Остуриасом, а тот угрожал рассказать все ее мужу. Или что-то подобное… Неужели здесь таится опасность? И если да, то к черту мою гордость: мне этого не надо.