Станислав Лем - Непобедимый. Кибериада

«Да, поработал», — подумал он, разглядывая бороздки от метеоритных ударов. Местами плиты обшивки утратили блеск, словно разъеденные сильной кислотой.

Лифт, кончив свой короткий полет, мягко осел на песчаную волну. Люди спрыгнули и тотчас провалились выше колен. Только робот, предназначенный для работы в заснеженных местах, шествовал смешным, утиным, но уверенным шагом на своих карикатурно расплющенных ступнях. Рохан приказал ему остановиться, а сам с Джорданом и Бланком тщательно, насколько это было возможно снаружи, осмотрел устья кормовых дюз.

— Им не помешает небольшая шлифовка и продувка, — пробормотал он.

Только выйдя из-под кормы, он увидел, какую огромную тень отбрасывает корабль. Словно широкая дорога, тянулась она через холмы, освещенные уже заходящим солнцем. В правильности песчаных волн было особое спокойствие. Их впадины были залиты голубыми тенями, верхушки розовели в сумерках, и этот мягкий румянец напоминал Рохану краски, которые он видел когда-то в детской книжке с картинками. Такой он был неправдоподобно нежный. Рохан медленно переводил взгляд от бархана к бархану, находя все новые оттенки золотистого пламени. Дальше краски становились бурыми, их рассекали серпы черных теней, и, наконец, сливаясь в желто-серую пелену, они обволакивали грозно торчащие плиты голых вулканических скал.

Рохан все стоял и смотрел, а его товарищи — без спешки, движениями, ставшими в результате многолетнего навыка автоматическими, производили обычные измерения, набирали в маленькие контейнеры пробы воздуха и песка, переносным зондом, бур которого поддерживал арктан, определяли радиоактивность грунта. Маска прикрывала только нос и рот, глаза и голова были открыты, так как Рохан снял легкий защитный шлем. Он чувствовал, как волосы трогает ветер, как на лице оседают мельчайшие зернышки песка, как, щекоча, они забиваются между пластиковой кромкой маски и щекой. Беспокойные порывы ветра играли штанинами комбинезона, огромный словно опухший, солнечный диск, на который можно было смотреть безнаказанно целые секунды, торчал теперь за самой макушкой звездолета. Ветер протяжно свистел, силовое поле не задерживало движения газов, поэтому Рохан не мог угадать, где встает из песка невидимая стена. Ширь, раскинувшаяся перед ним, была мертвой, как будто никогда не ступала сюда нога человека, как будто не эта планета поглотила корабль с экипажем в восемьдесят человек, корабль класса «Непобедимого», — огромный опытный космопроходец, способный в доли секунды развить мощность в миллиарды киловатт, преобразовать ее в энергетические поля, которые не пробьет никакое материальное тело, сконцентрировать в уничтожающее излучение с температурой звезд, способное обратить в прах горную цепь или высушить море. И все-таки он пропал здесь, этот могучий стальной организм, построенный на Земле, плод многовекового развития технологии, исчез непонятным образом, без следа, без сигнала SOS, словно растворился в рыжей однообразной пустыне.

«И весь этот континент выглядит так же», — подумал Рохан. Он помнил это хорошо. Видел с высоты оспины кратеров и единственное движение, которое существовало на планете, — неустанное, медленное движение облаков, тащивших свои тени через нескончаемую лавину барханов.

— Активность? — спросил Рохан, не оборачиваясь.

— Ноль, ноль-два, — ответил Джордан и поднялся с колен. Его лицо раскраснелось, глаза блестели. Маска делала голос невнятным.

«Это значит — меньше, чем ничего, — подумал Рохан. — Впрочем, они не могли погибнуть от такой грубой неосторожности, автоматические индикаторы подняли бы тревогу, даже если бы никто не позаботился о контрольном стереотипе».

— Атмосфера?

— Азота семьдесят восемь процентов, аргона два, двуокиси углерода ноль, метана четыре, остальное кислород.

— Шестнадцать процентов кислорода?! Это точно?

— Точно.

— Радиоактивность воздуха?

— Практически ноль.

Странно! Столько кислорода! Рохан подошел к роботу, который тотчас же поднес к его глазам кассету с индикаторами. «Может, пробовали обойтись без кислородных приборов?» — подумал он, прекрасно понимая, что это невозможно. Правда, время от времени случалось, что какой-нибудь космонавт, больше других тосковавший по дому, вопреки приказам, снимал маску — окружающий воздух казался таким чистым, таким свежим — и отравлялся. Но такое могло случиться с одним, максимум с двумя…

— Закончили?

— Да.

— Возвращайтесь.

— А вы?

— Я еще останусь. Возвращайтесь, — повторил он нетерпеливо.

Ему хотелось побыть одному. Бланк закинул за плечи связанные за ручки контейнеры. Джордан подал роботу зонд, и они пошли, тяжело увязая в песке; арктан шлепал за ними, так похожий сзади на человека в маскарадном костюме.

Рохан подошел к крайнему бархану. Вблизи он увидел выступающий из песка раструб эмиттера, одного из создававших защитное силовое поле. Не столько для того, чтобы проверить существование поля, сколько из какого-то детского каприза он зачерпнул горсть песку и бросил ее вверх. Песок полетел струйкой и, как бы наткнувшись на невидимое наклонное стекло, вертикально осыпался на землю.

У него просто руки чесались снять маску. Он хорошо знал это чувство. Выплюнуть пластмассовый мундштук, сорвать зажимы, наполнить грудь воздухом, затянуться им до самого дна легких…

«Расклеился я», — подумал Рохан и медленно вернулся к кораблю. Пустая клеть подъемника ждала его, платформа мягко погрузилась в бархан, а ветер успел за несколько минут покрыть металл тоненьким слоем песка.

В главном коридоре пятого отсека он взглянул на стенной информатор. Командир был в звездной каюте. Рохан поднялся наверх.

— Одним словом — идиллия? — суммировал астрогатор его слова. — Никакой радиоактивности, никаких спор, бактерий, плесени, вирусов, ничего — только кислород… Во всяком случае, пробы нужно высадить в питательную среду…

— Уже в лаборатории. Может быть, жизнь развивается тут на других континентах, — заметил Рохан неуверенно.

— Сомневаюсь. Инсоляция за пределами экваториальной области очень невелика: вы видели толщину ледовых шапок на полюсах? Ручаюсь, что там минимум восемь, если не все десять километров ледовой коры. Скорее, уж океан — какие-нибудь водоросли, — но почему жизнь не вышла из воды на сушу?

— Нужно будет в эту воду заглянуть, — сказал Рохан.

— Слишком рано спрашивать наших ученых, но планета кажется мне старой — этому трухлявому яйцу миллиардов шесть лет. Впрочем, солнце тоже довольно давно вышло из периода активной деятельности. Это почти красный карлик. Да, отсутствие жизни на суше странно. Особый род эволюции, которая не переносит суши. Ну, ладно. Это бы объяснило присутствие кислорода, а не исчезновение «Кондора».