Владимир Яценко - Бог одержимых (сборник)

Здесь его поставили на место…

Нет, нет, ничего обидного и унизительного — поставили на беговую дорожку и сказали: "Ну, давай"! Я сам это слышал! Костик, конечно, не блеснул. Но и не опозорился. Полковник мельком глянул на секундомер, заметно пожал плечами и отвёл в сторону.

Разговор не был долгим.

— У меня в команде восемнадцать душ будет, — сказал тренер. — Все заслуженные, с медалями, с московским гонором и пропиской. А ещё папы-мамы, понимаешь? В узде таких держать трудно. Для этого тебя позвал. Отзывы о тебе подходящие. Ты у меня будешь чернорабочим. Чтоб они на тебя смотрели, плакали от жалости и совестились тренировки пропускать. Короче, тренироваться так, чтоб сердце кровью обливалось. Чтоб, глядя на тебя, я о своих детях вспоминал, и ни разу не захотел увидеть их на твоём месте…

Костик молчал: тренер ломился в открытые ворота.

Костик любил Галю, знал, что пропал, и был согласен на любые условия, только бы не прогнали.

Ровно неделя ему понадобилась, чтобы понять расклад и оценить свои шансы как нулевые: чемпионом ему не стать, спортивно-административная карьера не светит — папа-мама "не те". В столице без году неделя, и сколько он здесь продержится, не знает никто, даже тренер.

Перед столичными спортсменами, с их загранпаспортами и адидасовской экипировкой от тапочек до шапочек, у него обнаружилось только одно преимущество: ниже падать было некуда…

Первое время он и в самом деле чувствовал себя чернорабочим-пролетарием из коммунистического манифеста — ему нечего было терять. Но потом он сообразил, что даже это сравнение не в его пользу — у него не было цепей.

Вроде бы ничего сложного: тренировки два раза в день, шесть дней в неделю. Никаких пропусков: простуд или хандры. Травма? И что?! "Приходи, дорогой, что-нибудь придумаем"… Приказы тренера исполнять без обсуждений: жилет с песком на плечи и вперёд. Килограммовые утяжелители на лодыжки и запястья рук, вперёд! Что такое? Ноги ещё не отошли после утренней тренировки? Да ты что, парень?! Пояс, крюк и к стометровому тросу, стремительно исчезающему в барабане электродвигателя на финише. "Для бодрости мослов". Хитрая и зловредная конструкция. ВПЕРЁД!!!

Никаких жалоб, сомнений, поблажек.

Праздники? Первое января и Первое мая: вместо двух тренировок — одна, вечерняя. Развлекайся, парень, чего там…

Чернорабочий спорта.

Полгода он до утра маялся непереносимой болью в растянутых, на грани обрыва, мышцах ног. Как их не пристраивай на койке — болят подлые; болят, будто стальными иглами фаршированные. Любое движение — провокация судороги. Ничего не помогало: ни горячие ванны, ни импортные таблетки. Массаж? Та ещё пытка… уж лучше жилетку с песком, вместе с утяжелителями, и трос не к поясу крепить, а сразу на шею намотать, и вперёд… волоком…

Утром ноги — будто кожаные мешки с беспорядочно набросанными в них мышцами-булыжниками. Идёшь, а они там жерновами перекатываются. Многие видели его искажённое мукой лицо, когда он едва ли не полз к беговой дорожке, на которой ему сегодня предстояло ещё раз умереть. Как вчера, и позавчера…

Он был согласен.

Лишь бы видеть её хотя бы издали.

Этого судьба ему не запретила.

Утренняя тренировка всегда начиналась с разминочного бега в четыре километра. Спортсмены разбивались на группы и, перебрасываясь отрывистыми приветствиями, не спеша и не напрягаясь, делали свои десять кругов. Потом обязательные полчаса разминки-растяжки, а после — все расходились по секторам, чтобы продолжить тренировки по специализации.

Константину пришлось привыкнуть к прозвищу Шкаф, за скованные движения и тяжёлую поступь. Он не роптал.

Он пытался бежать вровень с Галиной и Андреем.

Вот только мышцы ног, на каждом шагу простреливаемые раскалёнными спицами, не способствовали этому желанию. Суставы коленей и стоп, как ему казалось, скрипели так, что заглушали грохот газонокосилки в дни стрижки травы стадиона…

Они всегда убегали. Не замечая его попыток нагнать и приблизиться.

Но главная пытка начиналась позже, когда приходило время специализации. Тренер поставил его на гладкий бег в четыреста метров не потому что у Костика были какие-то особенные задатки. Ещё чего! Просто другие имели возможность отказаться.

Что и сделали — отказались.

Самый тяжёлый вид соревнований. Это тебе не сотка, где вдохнул, стартанул, вспорол шиповками дистанцию, затоптал ножищами дорожку, да на пятом выдохе через десять секунд и финишировал, не успев, как следует, испугаться.

Это не благородные три километра, где кроме исключительных физических данных нужно выстроить стратегию забега, "завести" соперников, спровоцировать их на преждевременный спурт, да и самому не отстать, а как они выдохнутся, поднажать, накатить, и придти к финишу в первой тройке.

Четыреста метров — это кошмар и ужас лёгкой атлетики. Здесь побеждает животное упрямство. Здесь в клочья рвутся лёгкие, и в брызги разбиваются сердца…

Четыреста метров — это узкая щель горла: лёгкие с хриплым надрывом пытаются прокачать через себя атмосферу стадиона. Но этого мало: от недостатка кислорода темнеет в глазах, сужается поле зрения. Видишь только полоску света — по ширине беговой дорожки. Из глотки вместе с хрипом вылетает пена, наталкивается на плотную стену воздуха, оседает на губах и подбородке. И нет сил стряхнуть её, или вытереть…

Никто в команде не хотел такого "удовольствия". Тем более что это был не "наш" вид соревнований. Соперники из дружественной черножопой Африки прочно прибрали дистанцию под себя. Здесь не то, что в тройку — в десятку не сунешься. А если нет призового места, то нет и перспектив: ни квартиры, ни машины, ни наград. Да ну его нахрен! Тройной прыжок, сотка с барьерами и без, пятиборье… есть где развернуться. Есть чем обеспечить скорую пенсию…

Но Константину это подходило. Исключительность своего положения он обратил себе на пользу: его заметили. Она его заметила. Сама начала здороваться. Не сразу. Примерно, через год.

Они были так похожи!

Они были целым.

Все вы — целое. Потому и просят вас — не убивайте, не крадите… что там ещё? Потому что убиваете себя. И крадёте у себя. Вот дураки!

Ну, а я, ваш покорный слуга, как раз и занимаюсь тем, что бы вы в полной мере и всегда чувствовали свою обособленность, проникались исключительностью, лелеяли неповторимость, гордились самодостаточностью…

Что бы вы были РАЗНЫМИ…

Что? Как зовут? Да так по профессии меня обычно и называют. Будто сами не знаете…

Только в том, что дальше произошло, моей вины нет. Это чудо вы сами делаете. В момент надлома. В момент надрыва.

Когда слабаки пьют водку, лезут в петлю или шагают с крыши, герои находят дорогу. И ступают по ней.