Владимир Яценко - Бог одержимых (сборник)

И тут я будто из омута выплыл:

— А тебе, Рамзия, откуда известно, что эти закорючки — суры их священных колонн? И почему думаешь, что колонны — священные?

Она не стала отпираться:

— Я долгое время жила с ними, Коля. Я ведь, знаешь ли, была у них в плену…

"Уважаемый дядя Толя, произошёл несчастный случай, ваша дочь Патриция вместе с остальными ребятами погибла в водопаде. Сам-то я уцелел, потому что в это время занимался обедом. Сами понимаете: дрова, костёр, похлёбка… я отговаривал их от сплава в первый день. Настаивал, что нужно пройтись выше по ручью, опробовать верхние участки. Но они меня не послушались…"

Я — трус. Вот в чём всё дело.

Первый раз я струсил, когда чистил картошку, пока мои друзья умирали. Второй раз — когда решил остаться здесь, у водопада, в поисках слов, способных утешить родителей погибших. Но только сегодня утром, глядя в лицо туману, я вдруг понял, что таких слов нет. Они не придуманы Господом. И значит это, что имя моим поискам — глупость. Поступать и делать следует так, чтобы не было надобности в таких словах. И ЭТО будет по-божески…

Призрак растворился под порывами тёплого ветра, и через несколько минут озеро заголубело в лучах раннего солнца, отражённых от далёких вершин и ледников. А я вернулся в лагерь и приготовил завтрак. Когда я принёс котелок и чайник в палатку, Рамзия уже ждала меня. Её угол стола был чист от бумаги, а взгляд — от забот.

И она молчала.

Я понял, что это не к добру. За прошедшую после стычки с хламидами неделю Рамзия настойчиво работала над переводом, и я не сомневался в успехе её предприятия. Ложился ли я спать, или возвращался с обрыва — она всегда сидела за столом в окружении моих рисунков, начинавших теряться среди вороха её записей. Когда-то я видел в ней авантюристку, но теперь мне открылся труженик, который не опустит молот, пока от стены не останется даже фундамента.

— Похоже, ты закончила свою работу?

Она посмотрела на меня, и сразу стало неуютно.

Рамзия уже полностью пришла в себя, отъелась и превратилась в привлекательную молодую женщину. Она привыкла к большой палатке, и мне пришлось "переехать" в Ленкину.

— Да, — сказала Рамзия, — я прочла это.

— Ого! — сказал я.

— Это не "ого", Коля. Это дорога к звёздам.

— Ого! — нахально повторил я. — Инструкции по изготовлению каменных топоров и звездолётов в пещерных рисунках?

— Это допущение оказалось ошибкой, — тускло отозвалась Рамзия, думая о чём-то далёком. — Это не инструкции, как я полагала вначале.

— Ни инструкций нам, ни текста, а побольше масла в тесто! — бодро отбарабанил я первое, что пришло в голову.

…Подумаешь! Меня не интересовали чужие тайны. Абсолютно! Тут со своими бы разобраться. Причём тут тесто, например? И почему я вспомнил о масле? Что-то я давно не видел масла…

— Да ты поэт?! — фальшиво удивилась Рамзия. — Над чем сейчас работаете, маэстро? Что готовите?

— В основном, эпитафии, — душевно сказал я. — Много заказов в последнее время. Видно, сезон…

Завтрак мы готовили по очереди, обед — всегда я, а ужинали, чем придётся. Такая очерёдность установилась из-за бестолковости Рамзии: она никак не могла отыскать в палатках съестное и всё время жаловалась на гниль вместо овощей, ржавчину на консервах и плесень на пакетах с сушёными продуктами. Так что добыча пищи со склада была на мне — перед обедом я переносил из палаток ребят столько припасов, чтобы их хватило до следующего утра.

Сегодня была моя очередь, поэтому мы завтракали гречневой кашей с изюмом и пили компот из сухофруктов. У нас была мука, и я раз в два-три дня жарил лепёшки, которые заменяли нам хлеб. Лепёшки закончились ещё вчера. Время замешивать тесто. Наверное, поэтому я о нём вспомнил? Но если масла нет, то… как же я жарил? На чём?

— Коля, это дорога в безумие, — ворвалась в мои размышления Рамзия. — Не нужно по ней идти. Ты не виноват.

— Знаешь, — мой голос звучал уверенно и ровно. — Давай-ка лучше о твоих надписях на заборах поговорим.

Это была не первая её попытка меня успокоить и отвлечь от главного. Безуспешная, конечно. Ни в чём она меня не убедила. Её тёплый взгляд и душевный тон не могли поколебать уверенности, что всё кончено. Я видел бессмысленность своих усилий. Какой в них прок? У меня не было нужных слов. И я не мог их придумать. Потому что нужные мне слова не были предусмотрены Мирозданием…

— Это не сообщение працивилизации, — сказала Рамзия. — Долгое время я думала, что имею дело с текстом, который передан нам, людям, нашими предшественниками, цивилизацией, которая была до нас. И перевод не ладился. Но как только я допустила, что это прямое обращение, так сразу всё стало на свои места, — она допила компот и продолжила. — "Метеорит", который внизу, под нами, — живой. И полагает себя транспортом. Он и в самом деле "транспорт", только не в смысле геометрического перемещения предмета из одного места в другое. Он совмещает в одной точке времени и пространства объекты, подлежащие совмещению. Представляешь? Это прорыв к звёздам! Мы с такими усилиями обживали Орбиту! Посёлки на Марсе, станции Венеры, пояс астероидов… столько жертв! А тут… знание, как человеку мгновенно переместиться в любую точку Вселенной! С неограниченным запасом жизнеобеспечения! Со всем оборудованием и жильём, прямо отсюда, с Земли! Без двигателей, кораблей и многолетнего пути. Мы можем завтра же начать расселение по Галактике целыми городами! С прилегающими полями и сёлами, налаженной инфраструктурой и энергетикой. Только представь: наутро целый город просыпается на девственной планете: целина и ресурсы! Новая жизнь!

Кажется, я кивнул. Наверное, даже улыбнулся.

Вот фантазёрка! Марс и Венера… будто я не знаю, что после развала Союза к Луне никто не летал. И правильно. Нечего там делать.

Чужие звёзды, далёкие планеты… кому нужны эти миры с диковинными деревьями и невиданными животными? Зачем людям фантастические ландшафты, застывшие в терпеливом ожидании тех, кто бы мог ими восхититься? Чтобы однажды пятёрке идиотов вздумалось бодрить кровь адреналином, а шестому, чудом уцелевшему, остаток жизни провести в мучительных раздумьях, как сообщить родителям о смерти детей? Содом и Гоморра! Пусть лучше все сидят дома!

И умирают в правильной очереди.

— Никак не пойму, — неприятным тоном сказала Рамзия. — Чего у тебя больше: печали или эгоизма? Такое впечатление, что кроме собственных переживаний тебя ничего не интересует.

Она рассеяно водила вилкой по тарелке и по всему было видно, что на этот раз завтрак мне не удался. Впрочем, у меня будут ещё две попытки: обед и свежие лепёшки!

— А что у человека есть, кроме его переживаний? — спросил я. Просто так спросил, типа "веду непринуждённую беседу с девушкой". — Что человека интересует больше его самого? И звёзды человеку разве не для того нужны, чтобы в своей тусовке похвастать: "я был там"! И ради этого выпендрёжа осваивать космос? Жечь горючее и рисковать счастьем тех, кому дорог?