Владимир Рыбин - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №5

— Задерживаетесь, хотите еще поработать? — спросил между тем вахтер, разглядывая «Малютку».

Его вопрос почему-то вызвал у меня раздражение. Живо вспомнилась неудача с пробным включением установки. Да еще эта лампа… И вообще, что нужно здесь человеку, не знающему даже, чем отличается анод от катода?

— Да, задерживаюсь, — ответил я холодно, — а в чем дело?

Он пожал сутулыми плечами:

— Так просто… Поговорить захотелось с живой душой.

Он в некотором смущении осмотрел лабораторию и спросил:

— Послушай, сынок, что за блестящую коробку привезли к вам на прошлой неделе? Чуть не уронили тогда на лестнице. Тяжелая, наверное? — И он указал па вакуумное. устройство.

— Это, отец, такая штука… — начал было я в популярной форме, и тут меня осенило. Черт возьми! Как же мы могли упустить это из виду, шляпы несчастные! Ведь в вакуумном устройстве есть автономный источник питания! Кусок проволоки, и «Малютку» можно включить немедленно!

Старичок незаметно ретировался…

Я обшарил все столы и шкафы. Где бы найти подходящий провод? Вот уж правда, по словам старой пословицы, бедняка даже на верблюде собака кусает. Наконец на глаза мне попалась катушка с красноватой проволокой небольшого сечения. Не совсем то, что нужно, но все-таки…

Через пятнадцать минут источник вакуумного устройства был подключен к «Малютке»… Должно быть, я не вполне понимал, что делаю. От нервного возбуждения все во мне дрожало, и я вдруг решительно нажал на четырехугольную кнопку с надписью «Пуск».

Послышался сухой треск. Провод, оборвавшись, вдруг прыгнул в мою сторону и обвился вокруг тела… Отскочить я не успел… Последнее, что мне запомнилось, — яркая лампа над входом.

Она вдруг стремительно начала расти, превращаясь в ослепительный диск. Диск пылал в моей голове, плавил мозг, испуская огненные кольца. Падения я уже не ощутил.

Солнца не было видно. Казалось, оно сияет там высоко в небе, скрытое от меня сплошным зеленым ковром из густой листвы, ветвей и переплетенных лиан. Однако каждой своей клеточкой я чувствовал солнечный свет. Казалось, лучи прожгли мою кожу. У меня возник необоримый животный страх — страх перед светилом.

Вдруг меня обожгла мысль. Какое солнце? Где оно? Ведь его не видно. Что это за зелень?! Откуда здесь деревья?! Где я?! Я пытался приподнять голову, руку, но не мог пошевелить даже мизинцем. Я не владел своим телом! Тут мне вспомнилась «Малютка», возня с источником, вахтер, лампа, сильный удар. Быть может, я нахожусь на операционном столе под наркозом и этот тропический лес грезится мне во сне?

Внезапно мое тело — помимо моей воли! — поднялось с земли… Не буду описывать растерянности, изумления, отчаяния, охвативших меня при этом. Я увидел свое тело. Мускулистое, обнаженное, оно было покрыто густой бурой шерсткой. Ступни ног были узкими, я едва сдерживал равновесие. Собственно, это были не ноги, а косматые лапы с плоскими загнутыми когтями.

Я (или, скорее, то, что было мною) стоял на обрывистом берегу какой-то быстрой речушки. Вокруг росли высокие сочные стебли, кусты, похожие на огромные папоротники, красные и желтые цветы величиною с зонтик. Почва была покрыта густой и жесткой травой. Повсюду бегали какие-то мохнатые жуки, по сравнению с которыми скорпионы показались бы божьими коровками. И на всем лежала тень — густая, плотная тень от зеленого ковра наверху, сквозь который проникали страшные невидимые лучи…

Медленно я побрел вдоль берега реки, где тень была как бы гуще.

…Нет, слова «я побрел» не совсем верные. Побрела обезьяна, а я был всего лишь свидетелем ее передвижения.

«Итак, мой мозг помещен в череп обезьяны, — лихорадочно думал я. — Предположительно первобытной обезьяны, которая жила своей жизнью». Между моим сознанием и ее дремучим неповоротливым мозгом существовала односторонняя связь — я чувствовал то же, что и она: боль, жару, страх, влагу, голод. Я воспринимал каждое ее движение, любое побуждение. Она же и не догадывалась о моем присутствии. Напряги я всю свою волю, я не смог бы заставить ее даже почесаться. Я был только зрителем, зрителем какой-то непонятной мне картины.

Поэтому продолжать повествование скорее всего следует от третьего лица, то есть от обезьяны… И только когда потребуется что-либо объяснить, в разговор буду вмешиваться я.

Итак, обезьяна. шла вдоль берега реки. Движения ее были неуверенными и робкими. Ее тяготил страх, как мне казалось, страх оказаться на освещенном солнцем пространстве.

Вдруг она замерла, напряженно склонив набок узколобую голову. В кустах послышался легкий шорох, а потом показалась страшная звериная морда с небольшими ушами и двумя длинными — чуть не до земли — клыками, похожими на костяные сабли. У зверя были красные глаза, густая жесткая шерсть. Пригибаясь к траве, зверь выбрался из засады — огромный, с могучими полосатыми лапами.

Обезьяна пронзительно закричала и, выронив плод, бросилась бежать по берегу той же реки. Страх гнал ее в неизвестном направлении…

Бежала обезьяна неимоверно быстро, но зверь (наверное, это был саблезубый тигр) не отставал. Более того, расстояние сокращалось. Нет, не в беге было спасение обезьяны. Ей бы добраться до рощицы и там, цепляясь за ветки, прыгать с дерева на дерево. Но вокруг были либо сочные ломкие стебли, либо тонкие и гибкие кусты.

Вдруг впереди показалась группа деревьев, похожих на развесистые орешины. Вот наше спасенье! Чтобы добраться до них, нужно было всего-навсего пересечь неширокую ярко-зеленую поляну, щедро залитую солнцем.

К моему удивлению, перед самой поляной обезьяна остановилась как вкопанная. Новый страх, гораздо более сильный, чем страх оказаться в лапах хищника, овладел ею. И это был страх перед Солнцем!

Я воспринимал это состояние, но ничего не понимал. Солнце светило жарко, однако вполне терпимо. Выдайся такой денек в моих родных местах, я не упустил бы возможности позагорать.

Остановился и хищник, терзаемый тем же страхом. Он тоскливо завыл, скребя когтями землю. Сейчас я хорошенько рассмотрел его. Это был поджарый зверь величиной с молодого бычка. Вид у него был такой свирепый, что тигр нашего времени показался бы рядом с ним котенком. Под полосатой шкурой тугими буграми перекатывались мышцы.

Саблезуб снова стал приближаться к обезьяне, правда, осторожно и нерешительно. Та завизжала, заметалась, не смея пи бежать, ни защищаться. Хищник был уже близко.

И тогда отчаявшаяся обезьяна, окончательно потеряв над собой контроль, решилась на невероятный шаг — выбежала на поляну, жмурясь от солнца. Теперь ужас обуял уже хищника. Повернувшись, он исчез в траве.

«Уф!» — мог бы сказать я. Но не моя обезьяна. Едва хищник исчез, она словно опомнилась и с визгом бросилась назад, туда, в спасительную тень, к реке. В одном месте берег был более пологим, в красной глине виднелись небольшие вымоины — пещерки. Не прекращая визжать, обезьяна спускалась к воде. Но ее когтистые лапы не удержались на влажной глине, и, поскользнувшись, она мгновенно съехала вниз, вновь оказавшись на солнце.