Л. Константинов - Искатель. 1968. Выпуск №5

Я думал над этим весь день до самого вечера. Вечером у нас было очередное заседание Академии. И тогда у меня вдруг вспыхнула в голове идея — каким способом можно дарить людям радость.

Я расскажу Галактионычу, как я бился над схемой. Нелегкое это было дело. С того дня, когда мне захотелось выкрикнуть «Эврика!!!», прошло чуть ли не два месяца до того момента, как Установка выработала первую порцию радости. Расскажу и о том, как иногда хотелось все бросить, если работа не получалась, не ладилось что-то. Бывало, и я действительно бросал, принимаясь на день-два за что-нибудь другое, а потом, нет, снова возвращался к тому, о чем думал все время. (А ведь правда, сколько же раз я мог все бросить, махнуть рукой, даже подумать страшно!) И о том, как я мучился оттого, что никому не рассказывал, над чем работаю, — не слишком-то мне было удобно перед нашими, обычно каждый из нас знал, чем занимается его сосед. И иногда мне казалось даже, что ребята начинают поглядывать на меня искоса. И много раз я хотел рассказать но останавливался: наверное, боялся — вдруг не получится ничего. Нет, лучше сначала довести работу до конца…

Галактионыч будет стоять рядом, слушать. Между прочим слушать он умеет так, что ему рассказать можно о чем угодно. Потом мы солидно, на равных, поговорим с ним о технической стороне моей работы и немного помечтаем о том времени когда каждый из жителей земного шара будет носить такую Установку в кармане. Ведь у каждого, наверное, бывают моменты, когда захочется повернуть ручку по часовой стрелке.

Но все это потом. А пока надо тысячу раз все проверить. Найти способ увеличить напряженность Поля Радости, добиться полкой надежности работы; и только тогда, когда сомнений уже не останется, я встану со своего рабочего места в нашей Академии наук (можно встать так, чтобы в поле зрения попал невзначай и наш стенной «Архимед» с Андрюшиной деловой улыбкой) и негромко этак сказать:

— Михаил Галактионович! Можно вас на минуту…

И обязательно посмотреть в этот момент в сторону Леночки Голубковой.

Галактионыч занес ручку над классным журналом, и наш шестой «А» замер. Зашуршали учебники: каждый в последний момент старался извлечь из учебников максимум возможной информации, чтобы тут же, если вызовут, ее и выложить. Урок физики начался.

Перо ручки Галактионыча скользнуло по журналу сверху вниз. Пятнадцать фамилий: наконец Галактионыч поставил против одной из них точку, поднял от журнала голову и объявил:

— Голубкова…

И Леночка встала и послушно пошла к доске — отвечать второй закон Кузьмина-Исаченкова.

Из школьных предметов Леночка больше всего не любила физику — особенно последние разделы учебника, посвященные физическим теориям, обоснованным в самое последнее время. А их-то мы как раз и проходили вот уже второй год. Даже математика давалась Леночке гораздо легче. Даже химия, не говоря уже об истории, которую Леночка Голубкова, как было известно всем, избрала делом своей дальнейшей жизни. На физике Леночка переставала быть сама собой. О некоторых ее ответах по последним разделам учебника в школе ходили легенды. Многое в них, конечно, было преувеличено, но много было кристально правдоподобного. Леночку и так было нетрудно смутить, а в кабинете физики она смущалась в десять раз сильнее, чем обычно. И она путалась и сбивалась даже тогда, если, случалось, знала урок отлично. Уж такой она была человек!

И в этот раз Галактионыч улыбался ей что было сил, радостно кивал головой, если ей удавалось сказать что-то верно, и совсем не хмурился, когда она говорила не то…

Галактионыч, по-моему, даже вздохнул, когда выводил ей в журнале двойку. Леночка еще убито шла по проходу между столами, возвращаясь к своему месту, когда перо Галактионыча снова взлетело к верхней графе нашего журнала и стало опускаться вниз, выбирая новое место для точки.

Леночка была расстроена. До самого конца урока она сидела неподвижно, внимательно смотрела на Андрюшу Григорьева, обстоятельно и неторопливо, со знанием дела объясняющего то, чего не смогла рассказать она, в пальцы Леночки взволнованно перебирали страницы учебника лист за листом. И временами, если в классе становилось очень тихо, был слышен только шелест ее учебника,

И на перемене, когда Галактионыч, как-то по-особому взглянув на Леночку (Леночка сидела тихо-тихо), ушел из класса, я не выдержал. Была среда, в пять часов вечера у нас должна была состояться очередная Академия «Биссектриса», на которой я собирался доводить свою схему до совершенства. По этому случаю Установка была у меня с собой, лежала на дне портфеля. Я подошел к Леночке, остановился возле ее стола и… покраснел. Ничего другого и не оставалось, если рядом была Леночка и ее огромные синие глаза смотрели на тебя в упор. Я стоял так довольно долго, чувствуя себя последним на свете болваном и ругая себя последними словами, — не знал, с чего начать. Но когда Леночка покраснела тоже, я рывком открыл портфель и выложил на стол Установку.

«Только бы не было сейчас перебоев! — лихорадочно думал я про себя. — Только бы их не было!»

Но Установка включилась безупречно. И когда я повернул ручку сразу до самого конца, Леночка захлопнула учебник физики, все еще лежащий перед ней, бросила последний взгляд на Андрюшины построения и формулы, так и оставшиеся на доске после того, как он получил причитающуюся ему за второй закон Кузьмина-Исаченкова пятерку, и поднялась со своего места. Видимо, она сама сначала удивилась тому, что с ней происходит. Не губы ее уже раздвигались в улыбке, глаза озорно заблестели, наконец она звонко рассмеялась, но посмотрела все-таки на Установку Радости с заметным недоумением. И я тоже улыбался вовсю: стояли мы с ней совсем рядом, напряженности Поля Радости с избытком хватало на двоих.

Огорчение Леночки сняло как рукой. Ей было весело и хорошо, о только что полученной двойке она уже не думала. А мне было хорошо вдвойне — потому что работала Установка, в еще и оттого, что хорошо было Леночке Голубковой. Мне было так радостно и легко, что я вдруг ни с того ни с сего стал рассказывать ей об Установке, даже не дожидаясь неизбежных вопросов. Я снял с Установки кожух и показал ей все эти соединения и контакты. Весело и беззаботно я пожаловался Леночке на то, что никак не могу увеличить радиус действия Установки. Со спокойным сердцем я признался в том, что иногда Установка начинает работать с перебоями, и тут я еще пока ничего не могу поделать. Леночка, весело и радостно улыбаясь, задала мне несколько вопросов. Я ответил на них с прежней радостью и легкостью. А потом Леночка вдруг обернулась и поделилась своей радостью с остальными — крикнула на весь класс: