Станислав Лем - Солярис. Эдем. Непобедимый

Изображение медленно перемещалось. Появились многочисленные огоньки, казавшиеся чёрными пятнами. Плёнка была передержана, и, что хуже всего, вокруг пятен расплывались мутные ореолы. Из-за этих туманных ободков проглядывали маленькие, снятые сверху фигурки. Двутелы расхаживали парами, их небольшие торсы были обвиты чем-то пушистым, так что торчали только головки, но недостаточная чёткость изображения не позволяла рассмотреть лица…

Потом на экране появилась огромная, размеренно поднимающаяся и опадающая масса. Она стекала к нижнему углу экрана, как вспененный сироп, по ней на эллиптических ходулях ходили десятки двутелов — они держали какие-то орудия в своих маленьких ручках и, дотрагиваясь до этой массы, разравнивали её или сгребали. Время от времени масса вспучивалась заострённым у вершины бугром, оттуда выскакивало что-то вроде серой чаши. Изображение смещалось, но подвижная масса по-прежнему оставалась на экране. Детали выступили с большей чёткостью, в центре появилась, как бы вырастая, группа стройных чаш, отдалённых друг от друга; около каждой из них стояли два или три двутела. Они наклоняли свои лица к чашам, мгновение стояли неподвижно и выпрямлялись. Это повторялось снова и снова. Координатор опять перемотал плёнку назад и пустил её быстрее — теперь двутелы как бы целовали внутреннюю поверхность чаш. Другие, на заднем плане, на который люди сначала не обратили внимания, стояли с втянутыми до половины малыми торсами и словно наблюдали за этими действиями.

Изображение снова переместилось. Виден был только самый край массы, окаймлённый тёмной линией. Тут же рядом двигались вращающиеся диски, гораздо меньшие, чем те, с которыми встречались люди. Они вращались лениво и как бы скачками, можно было заметить рывки ажурных рычагов — это был эффект съёмки.

Постепенно движение на экране становилось всё более оживлённым, хотя из-за ускоренной съёмки оно и казалось происходящим как бы в очень густой невоздушной среде. Появился район, который снимавшие фильм Физик, Доктор и Инженер приняли за "центр города". Это была густая сеть желобков, по которым в разные стороны двигались своеобразные устройства. На каждом из них, тесно прижимаясь друг к другу, стояли от двух до пяти двутелов, преимущественно по трое. Казалось, их маленькие торсы охватывает что-то, соединённое с внешней стороной едущей «бочки», но это мог быть просто отблеск. Тени под заходящим солнцем были очень длинные и мешали рассмотреть детали. Над желобковыми магистралями бежали изящные ажурные мостики. На этих мостиках кое-где стояли, крутясь на месте, огромные волчки, и опять вращение распадалось на серию сложных вращательно-поступательных движений. Один волчок застыл неподвижно, и из него начали выходить фигурки в ослепительно блестящем одеянии. Плёнка была чёрно-белая, поэтому утверждать, что оно серебряное, было невозможно. В тот момент, когда выходил третий двутел, вытягивая за собой какой-то непонятный предмет, изображение переместилось. На переднем плане через середину экрана бежал толстый канат. Этот канат или трубопровод слегка покачивался, натянутый подвешенной к нему узкой сигарой, из которой сыпалось что-то переливающееся, точно туча листьев. Но эти предметы, вероятно, были довольно тяжёлыми: они не кружились, а падали вниз, как гирьки. Внизу на вогнутой площадке в несколько рядов стояли двутелы, от их ручек к поверхности планеты летели непрерывные мелкие искорки. Это было совершенно непонятно — туча сыплющихся сверху предметов исчезала, не долетев до стоящих внизу. Изображение медленно перемещалось. У самого края экрана неподвижно лежали два двутела, к ним приблизился третий, и тогда оба двутела медленно встали. Один из них покачивался; малый торс у него был спрятан, и он выглядел как сахарная голова. Координатор отмотал плёнку назад, снова пустил проектор и, когда на экране появились лежащие тела, остановил плёнку и попробовал сделать изображение резче, потом подошёл к экрану с большим увеличительным стеклом.

Сквозь стекло он увидел только крупные расплывающиеся пятна.

Экран погас — первая плёнка кончилась. В начале другой была запечатлена та же самая картина, только немного сдвинутая и более тёмная; видимо, свет ослаб и это не удалось скомпенсировать даже полностью открытой диафрагмой. Два двутела медленно отходили, третий полулежал на грунте. Через экран протянулись трепещущие линии, объектив двигался так быстро, что ничего не было видно; потом появилась большая сеть с пятиугольными ячейками, в каждой стояло по одному двутелу и лишь в немногих — по два. Под этой сетью дрожала другая, размазанная. Люди не сразу сообразили, что это тень, отбрасываемая на грунт, выложенный гладкими, похожими на бетон плитами. Двутелы, стоявшие в ячейках сети, были одеты в пышные тёмные одежды, делавшие их толще и шире. Почти все они совершали одинаковые движения: их маленькие торсы, закрытые чем-то полупрозрачным, медленно наклонялись в стороны; эта своеобразная гимнастика выполнялась чрезвычайно медленно. Изображение задрожало, перекосилось, некоторое время опять было плохо видно, становилось всё темней. Показался самый край сети, растянутый на тросах. Один из них кончался у большого неподвижного диска. Дальше можно было наблюдать такое же «уличное» движение, как на первой плёнке: в разные стороны ползли бочкообразные объекты, набитые двутелами.

Камера ещё раз наехала на сеть, потом сдвинулась в сторону, появились пешие двутелы, снятые в косых лучах заходящего солнца. Они, по-утиному переваливаясь, прогуливались парами; дальше появилась целая толпа, надвое разделённая посредине узким проходом. По нему полз трос, уходящий за край кадра. Трос тянул что-то длинное, ослепляющее яркими вспышками, похожее на продолговатый гранёный кристалл или обложенную зеркальными пластинами колоду. Предмет переваливался из стороны в сторону и бросал световые зайчики в толпу; вдруг на мгновение он застыл — изображение сделалось очень чётким, в центре его показалась лежащая фигура.

Раздался чей-то сдавленный крик. Координатор перемотал плёнку назад и остановил проектор. Все подошли к самому экрану. Там, окружённый рядами двутелов, посреди пустого прохода лежал человек.

Стояла мёртвая тишина.

— Кажется, мы всё-таки свихнёмся, — послышался из темноты чей-то голос.

— Ну, сначала досмотрим до конца, — ответил Координатор.

Все вернулись на свои места, плёнка двинулась, изображение вздрогнуло, ожило. Одна за другой по улочке в толпе проезжали удлинённые, похожие на гробы глыбы, но на них было наброшено что-то светлое, свисавшее до самой поверхности и тащившееся по ней, как толстая ткань. Камера сместилась, на экране появился пустырь, закрытый с одной стороны наклонной стеной. Под ней торчали группы кустов. Вдоль борозды, бегущей через весь экран, шёл одинокий двутел… Вдруг, словно чего-то испугавшись, он отскочил, медленным огромным прыжком взлетел в воздух. Над бороздой мелькнул вращающийся волчок, что-то ярко сверкнуло, экран как будто затянулся туманом. Когда он разошёлся, двутел лежал неподвижно, раскинувшись. Его тело вдруг стало почти чёрным. Всё это погружалось в надвигающийся мрак. Казалось, двутел вздрогнул, пополз, на экране заметались тёмные полосы, потом вспыхнул белый квадрат. Фильм кончился.