Фантастика, 1977 год

Мало кто в Космическом научном центре знал имя ландшафтного архитектора, создавшего этот парк. Но перед ответственными докладами и экспериментами, как и после них, все любили приходить сюда, чтобы хоть немного побродить по тихим тропам, обрести покой. Им,енно здесь, не в межпланетном, а в земном уединении, зародилось большинство идей, которыми гордился научный центр.

Андреев и Бритт, два давних друга и недавних противника, молча шли рядом и думали каждый о своем. Много лет дела, которыми они занимались, почти не соприкасались между собой.

Одного интересовало рождение и умирание звездных систем, другого - рождение и умирание элементарной материи, таких сверхмикрочастиц, для которых одна-единственная земная секунда была вечностью.

– Ну как, отдышался? - спросил Бритт, когда они подошли к очередному камню, перегородившему тропу.

– Это же роковая величина - десять в минус тридцать третьей степени сантиметра! - с неожиданной страстью откликнулся Андреев, и Бритт пожалел, что снова задел его. - Ведь есть же предположение, что там, в неведомом сверхмикромире, смыкаются микрофизика элементарных частиц и мегафизика звездных систем!…

Андреев хлопнул ладонью по камню и, сердитый, повернулся к Бритту.

– Смы-ка-ют-ся! А для некоторых это пустой звук, всего лишь термин. Почему даже Великий Космос не создает частиц такой энергии, которые могли бы дробить кванты пространствавремени? Молчишь? И правильно, что молчишь! Квант пространства-времени - это, возможно, дверь в иной мир. Нельзя взламывать запретную дверь!

– Но почему “запретную”?

– Был в древности такой поэт - Брюсов. Знаешь, как он писал? Прочесть?

– Давай.

– …быть может, каждый атом -

Вселенная, где сто планет:

Там - все, что здесь, в объеме сжатом.

Но также то, чего здесь нет.

Их меры, малы, но все та же

Их бесконечность…

– Это из области так называемой научной фантастики, - усмехнулся Бритт.

– Фантастики? - воскликнул Андреев. - А как ты понимаешь мысль о неисчерпаемости электрона?… Хорошая будет фантастика, если кто-то из другого пространства возьмет да и взорвет нашу вселенную?!

– До сих пор не взорвали.

– Как знать! Может, взрывающиеся галактики - это самое и есть. Нам известно, что было вчера, да и то не все, но мы не можем знать, что будет завтра. Особенно когда мы коснемся основы основ нашего мироздания.

Бритт пожал плечами. Он решительно не понимал своего друга. Появилась возможность узнать то, к чему люди стремились веками. И теперь, на пороге, может быть, великого открытия, остановиться? Разве это возможно? Не он, так другой попытается заглянуть за запретный предел - теоретический минимум, равный десяти в минус тридцать третьей степени сантиметра.

Возможно, что это и небезопасно. Но кого и когда останавливала неведомая опасность? Скорее она влекла. Сколько раз было в истории - сначала шагнут, а потом оглядываются. Но, может, именно в этой безоглядной решимости суть всего прогресса науки?…

– Я не могу отказаться от опыта на основании мифических доводов, - сказал Бритт.

– Но ведь на Серую планету являлись существа из другого пространства-времени?

– Это не доказано.

– Доказано, что все их сказки - правда.

– И правду можно понимать по-разному.

Андреев сердито посмотрел на него и вдруг, махнув рукой, пошел прочь. Остановился поодаль, оглянулся, сказал приглушенно: - Я воспользуюсь… своим… Правом!…

“Что ему далась эта Серая?” - подумал Бритт, оставшись в одиночестве. Он вынул карманный телефон, набрал код научного центра и сказал включившемуся на связь автомату-библиотекарю:

– Прочтите-ка мне сказку Серой планеты. Ту, которая начинается словами “Они пришли ниоткуда”.

Он положил коробку телефона на камень, отошел по тропе и стал ждать. Несколько секунд было тихо. Потом послышался мелодичный сигнал начала передачи и зазвучал спокойный, бесстрастный голос автомата. В сгустившихся сумерках коробку не было видно, и казалось, что говорит сам камень.

Бритт нарочно пытался вызвать в себе волнение, слушая сказку о безумном небе и порхающих звездах, о растворенном в ночи пространстве и многоруких чудищах, уползающих в никуда. Но привыкший к жесткой логике оценок мозг его дремал под мелодичный рассказ, не взрывался, как обычно, в предчувствии открытий, не возбуждал никаких чувств.

“Другой он, что ли? - думал Бритт об Андрееве. - Как это возможно в наше время логику ума рассматривать через призму эмоций? Наука, построенная на предчувствиях? Безумство какое-то!” Выключив связь, Бритт сунул коробку в карман и зачем-то потрогал то место, где она лежала. Камень был холоден. На его гладких, отполированных многими ладонями боках виднелись веселые надписи, сделанные карманным резаком. С одной стороны было написано: “Иди налево, не ходи направо”, с другой - “Иди направо, не ходи налево”…

Андреев и Марта этим вечером снова сидели на берегу и смотрели на угасающий закат.

– Что ж ты молчишь, я ведь все знаю, - сказала Марта.

– Все? - с интересом спросил он.

– Почти все. Посмотрела запись твоего доклада на Совете. Сколько успела.

– Да-а, инерция - спасительница! Оказывается, она может быть и опасной, - задумчиво сказал Андреев, словно продолжал прерванный разговор. - Мне не удалось убедить Совет. Понятно почему. Каждый рвется к неведомому, забывая о себе. Но можно ли делать это, забывая обо всех?…

– Но ведь ты… - Марта страдала, говоря это. - Но ведь у тебя нет никаких доказательств.

– Есть сердце, сердце!…

Она погладила его по руке, успокаивая.

– …Мне не удалось убедить Совет. Но я воспользовался своим Правом. Настоял, чтобы мне разрешили присутствовать на опыте. И чтобы в Космическом городке больше никого не было. Кроме меня и Бритта…

– Тебя?

Только теперь Марта поняла, к чему все шло, и только теперь страх коснулся ее. Одно дело, когда речь о неведомых мирах, о которых никто ничего не знает, или о гипотетической опасности гибели вселенной, опасности почти столь же реальной, как реальны сюжеты фантастических книжек. Одно дело - перспектива абстрактной катастрофы, и совсем другое - когда пусть даже мифическая опасность угрожает близкому тебе человеку.

Говорят же - “черт бы тебя побрал”. И хоть тот, к кому это относится, точно знает, что никогда никакой черт его не заберет, все же обижается. Так уж устроен человек. С первобытных времен сидит в нем что-то мистическое, заставляющее пугаться даже абстракции…

– Но почему ты?

– Бритт - как экспериментатор-энтузиаст, я - как скептик.

– А это не опасно?

Андреев засмеялся и взял Марту за руку.

– В тебе всегда было больше женщины, чем ученого.

– А в тебе больше ученого, чем мужчины, - тотчас отпарировала она.