Джордж Кинг - Сердце полуночи

В прекрасной Галиале, под древами,

Когда о злобе дивный мир не знал,

Жила Нинеив с желтыми глазами,

Возникшая из пены, волн и скал

Сады она любовью осеняла,

Ей кланялась зеленая листва,

Но гибели она не избежала,

Вода холодная ее могилой стала,

Настигла Первою жестокая судьба

Ну, а пока в лугах она бродила,

Все льнули к ней - и звери, и трава,

А птицы вольные поутру собирались

Послушать шорох ветра в покрывалах

И спеть Нинеив "Слава и хвала"

И тень ее ласкала мраком землю,

И распускались яркие цветы,

При свете солнца, бедные, не смели

Сравниться с блеском юной красоты

И па тень послушно шла за нею,

Но как-то, глядя в зеркало воды,

Нинеив отражение узрела,

И удивленно вскрикнула "Кто ты?"

Кто ты, что смотришь дерзновенно

С туманной глади древнего пруда?

Ты - бледный юноша, а я - земная дева,

Но что скрывает хладная вода?"

И верно на водах покойных

Лик юноши кудрявого лежал,

Туман стелился между трав болотных,

Но призрак никуда не исчезал

И молвил юноша, что вместо отраженья

Он к ней пришел из мрачной Тьмы Миров,

Чтобы обнять и чтоб рабой покорной

Увлечь с собой под илистые корни

И там в плену держать вовек веков

Но Нинеив вскричала в сильном гневе

"Об этой мысли поскорей забудь!

Твой мир не просто царство Тени

Там злоба властвует, там света нет ничуть

Там руки - ноги, ноги - крылья,

Там дождь на небо падает с земли

За гранью вод от ненависти сильной

Я спрячу мир свой, светлый и обильный,

За той чертой, что боги провели"

Но юноша смеялся над Нинеив

Сверчком вечерним, всплесками воды

"Твоей, Нинеив вечно буду тенью,

Или об этом позабыла ты9

Как только дня прозрачный свет погаснет,

Я зыбкую границу перейду,

В саду твоем свое посею семя,

Детей своих в твоем взлелею чреве,

И через них свободу обрету

Но говорит ему Нинеив смело

"Моей любви не сможешь ты узнать,

Всю ночь свеча моя горела,

И Тени с ней никак не совладать!

Так я решила - значит так и будет!

Спокойно ночью мир мой будет спать,

Как ни плещи водой о мрачный берег,

Как ни ищи в мой светлый мир лазеек,

Не стану с Тенью я делить кровать!"

И этой ночью, как и прежде,

Легла Нинеив при свечах

Но под ее волшебным гибким телом

Гнездились тень и скользкий липкий страх

Когда же утром солнце встало

Над Галиэльскою страной,

В тени лесов зверье дремало,

Как будто Тени слов не знало,

Не помня и не видя снов

Так дни летели в теплой неге

До самой ночи роковой,

Когда порыв холодный ветра

Не отнял жизнь у овечки той

II юноша, из пруда выйдя,

Был волен делать что хотел,

И смерти демоном, на крыльях,

С кинжалом черным в лапах сильных,

На ложе Нинеив слетел

Наутро Нинеив проснулась

В своей растерзанной стране,

О Тени вспомнив, ужаснулась,

И наклонилась к злой волне

"О, что ты сделал, дух подводный?

За что мой светлый мир казнил?

В грехе погрязший и бесплотный,

Жестокий зверь, коварный, подлый,

Навек себя ты погубил!"

Но отвечал ей дух из пруда

"Чрез жизнь твою бессмертен я,

Покуда ты живешь - я буду!

Никто не победит меня

Покуда ветер вольный дует,

Я буду звать тебя женой

Детей моих больные души,

Тоскою жизнь твою иссушат

Любимы с нежностью тобой

И в должный срок родились двое

Из мрака Ночи, света Дня

Нинеив сына - Медиторном

А дочь Мальдивой нарекла

Она так сильно их любила,

Что не опишешь и в словах,

Но души их тоска терзала,

Двух вечных сил война пылала,

И мать ложилась спать в слезах

Она ложилась при свечах

И при себе детей держала,

От ненавистного отца

Их как могла оберегала

А утром, гладя их власа,

Она о том лишь размышляла,

Как ей судьбе наперекор

Злой силы усмирить напор,

Что на свободе пировала

Шло время, Медиторн мужал,

Решенье зрело, и тогда

Ему сестренку поручив,

Нинеив встала у пруда

Под шорох сброшенных одежд,

Она воскликнула

"Пора! Терпению пришел конец,

Ты сердца матери, глупец,

Не знал Исчезни ж навсегда!"

Плеснула хладная вода,

Шагнула Нинеив туда,

Как камень шла она ко дну,

Топя отца детей в пруду

Насильник тайный и злодей

Его не тронул суд людей,

Но материнский гнев страшней,

Чем мрак на дне страны твоей!

Но стало в Галиэле той,

Пред чьим лицом цветы бледнели,

Она погибла молодой,

Убив злой разум в черном теле.

Вот только с давней той поры

Покоя люди не сыскали,

Ведь два начала им даны, <

Они - и Тьмы, и Дня сыны

И успокоятся едва ли

В прекрасной Галиэле, под древами,

Когда о злобе дивный мир не знал,

Жила Нинеив с желтыми глазами,

Возникшая из пены, волн и скал

Сады она любовью осеняла,

Ей кланялась зеленая листва,

Но гибели она не избежала,

Вода холодная ее могилой стала,

Настигла Первую жестокая судьба

Когда глубокий голос Мейстерзингера затих, зрители дружно вздохнули, а потом оглушительно захлопали. Звук этот напоминал медленное приближение проливного летнего дождя - осторожное, нерешительное, словно боящееся спугнуть предшествующую тишину, но неизбежное и грозное. Когда буря аплодисментов достигла своего апогея, амфитеатр ревел, словно настоящий водопад, низвергающий в пропасть массу воды.

Теперь настала очередь Казимира выйти к краю сцены. На руках его теперь не было перчаток, плечи ссутулились и округлились, а шаркающая походка как нельзя лучше подходила к его дурацкой маске. Толпа слушателей затихла. Казимир медленно поднял руки и попытался запеть, но из горла его вырвался лишь сиплый шепот.

Наступила мертвая тишина. Казимир схватил себя за горло и попытался снова запеть, но с тем же успехом. Потом руки его бессильно упали вдоль туловища.

По рядам пронесся беспокойный ропот. Казимир медленно снял с лица маску и швырнул себе под ноги. Деревянная маска глухо стукнулась о гранит сцены и несколько раз подпрыгнула. Зрители ахнули. Кровавая царапина пересекала лоб Казимира, черные брови намокли от крови, и под ними сверкали воспаленные глаза юноши. Остановив свой убийственный взгляд на Зоне Кляусе, Казимир заговорил. Его хриплый шепот был слышен далеко в тишине амфитеатра

- В одном поселке, очень похожем на этот, жил один злой и глупый мейстерзингер. Не было человека в том чудесном краю, кто не пострадал бы от его деяний. Однако, когда старый развратник обманом и хитростью овладел прекрасной цыганской девушкой, на него обрушилось страшное проклятье, насланное на него старшей вистани всего цыганского рода. Это было самое подходящее проклятье для него, и вот почему - мейстерзингер тот мог превращаться в гнусную, чудовищную тварь, которая питалась кровью невинных!