Гарри Гаррисон - Стоунхендж

Вороны с громкими криками взлетели, и она закрыла глаза, чтобы не видеть птиц.

8

Летнее солнце припекало; ветер, дувший над равниной, жег, словно раскаленное дыхание плавильной печи. Ночью становилось прохладнее, но не намного - лишь в недолгие предутренние часы становилось полегче. А потом свет озарял восток, звезды меркли, и огромное раскаленное солнце, подрагивая в потоках жаркого воздуха, медленно восходило над горизонтом. Дождя не было уже тридцать дней. Трава выгорела до желтизны, ручьи пересохли. Дважды в день скот водили на водопой к узкому ручью, оставшемуся от Эвона. Коровы разбивали берега, месили ил, и наконец река превратилась в грязную лужу, посреди которой узкой полоской текла вода.

Женщины, ходившие за водой для дана, вынуждены были подниматься далеко вверх по течению. Только там вода еще оставалась чистой. Вот и сейчас они возвращались, изнемогая под весом кувшинов, которые носили на головах. Их недовольные высокие голоса доносились до Интеба, лежавшего в тени на гребне. Внутри дана царило молчание. Животные невозмутимо жевали жвачку, присмирели даже дети. Из-за жары медники не зажигали печей, и потому тоже лежали в тени, пожевывая травинки, переговариваясь низкими голосами.

Один из камнерезов натянул шкуры на деревянную раму и сидел теперь под навесом, ровняя поверхность столпа из голубого камня. Высоко замахиваясь каменным молотом, он отбивал от камня мелкую крошку. Чуть переждав, наносил новый удар. Нечастые мерные удары, да еще ровное гудение мух только и нарушали тишину. Зевнув, Интеб прогнал насекомых с лица. Он уже жалел, что не пошел на копь вместе с Эсоном. Но Эсон решил, что он должен быть здесь, должен хранить дан до его возвращения, и Интеб не стал возражать. Все-таки он не воин, он всегда это признавал. Не то чтобы здесь нужно было что-то делать. Воины ушли далеко, и жизнь в дане текла размеренной чередой. Один день не отличался от другого. Скрипнула дверь. Приподняв голову, Интеб увидел Найкери, выходящую из комнат Эсона над входом - прежде принадлежавших Уале. Найкери жила там, и никто не видел в этом оснований для возмущения. Она подошла ближе; Интеб отвернулся, изображая интерес к стаду, которое как раз гнали внизу. Услышав, что она присела рядом, зодчий закрыл глаза.

- Надо поговорить, - сказала она. Интеб не ответил.

- Ты ненавидишь меня, я это знаю, но поговорить надо.

Интеб с удивлением обернулся к ней. Невысокая темноволосая женщина, более чистоплотная, чем йернии, во всяком случае не лишена была известной привлекательности в своей бурой одежде и золотых украшениях. Впрочем, живот ее уже заметно увеличился, а груди налились.

- Зачем мне ненавидеть тебя, альбийка? Ты мне безразлична.

- Но ты любишь Эсона. Я видела, как ты целуешь его и прикасаешься к нему.

- Я люблю его, это не тайна. Но твой язык лишь пачкает все. Не будем об этом говорить.

Как женщина, она знала толк в запретных темах.

- Ты ненавидишь меня, потому что я люблю его так, как ты не можешь любить. Я ношу его сына. Улыбнувшись, Интеб прихлопнул муху.

- Для дикарки родом с края света неплохо, но твои слова не более интересны, чем если бы кошка заговорила. Слушай себя сама - а к мужчинам не приставай. Женщины ревнуют мужчин. Так и должно быть, потому что им самим не добиться любви от воина. Родить ребенка, в крови, выкормить его - это вы можете, для этого и предназначены. Такое в порядке вещей.

- Но не в этой земле, чужестранец, - прошипела она. - Быть может, так живут в тех странных краях, откуда ты родом. Для моего народа личность есть личность, мужчина ты или женщина, а женщины моей крови среди альбиев выше прочих. Мои люди умолкают, когда я говорю. Я приказываю - они повинуются. И мы сейчас в этой земле, а не на берегах твоего Нила, о котором ты тут всем рассказываешь... И Эсон тоже здесь, и ему нужна помощь. И вдвоем мы поможем ему больше, чем поодиночке, ненавидя друг друга. Мы могли бы...

- Ничего мы не могли бы. Я говорю тебе это и закрываю глаза. Когда я открою их, тебя не должно быть рядом со мной. Ты - самка: твое дело рожать щенков и выкармливать их молоком. Тебе подобает ходить на четвереньках вместе с коровами, а не говорить с мужчинами, пытаясь убедить их в том, что ты умеешь говорить.

И он действительно закрыл глаза на последнем слове - впрочем, один только прищурил - на случай, если она ударит его. Интебу уже приходилось иметь дело с женщинами. Найкери недолго посидела с ним рядом, а потом неторопливо поднялась и ушла. Интеб улыбнулся и, наверное, не открывал бы глаз, если бы внизу пастухи вдруг не разразились криками. Они подпрыгивали, пытаясь вскарабкаться на спины своих подопечных, чтобы лучше видеть, и показывали на горизонт. Со своего более высокого места на валу Интеб легко мог видеть далекое облачко пыли и темные точки, движущиеся по направлению к дану. Люди.

- Форус, - закричал он, постучав в соседнюю дверь. Изнутри донеслось недовольное ворчание. - Надевай панцирь. Сюда идут воины.

Он нащупал свой собственный доспех, торопливо надел его. За тонкой стеной раздавалось тяжелое дыхание и брань микенца. Топор йерния раздробил ему коленную чашечку, и теперь воин мучился от боли. Он да Интеб - вот и все войско до возвращения Эсона.

В панцирях и при оружии они ожидали наверху вала. Чтоб облегчить боль, Форус привалился к стене.

Вдали огоньком сверкнул бронзовый доспех. Интеб почувствовал, как заколотилось сердце. Неужели - атланты? Неужели войско Эсона разбито? И все они погибли? А теперь атланты пришли, чтобы добить оставшихся врагов. Дневная жара рождала в его голове кошмары, заставляла трепетать воздух, скрывая лица идущих. Прикрыв глаза, Форус удовлетворенно буркнул:

- Микенцы, - и опустился на землю, вытянув вперед ногу.

Убедившись в этом, и сам Интеб снял тяжелый доспех и отправился навстречу воинам.

Пришли только одни микенцы - возвратились немногие. Лица осунулись от усталости, из-за жары все шли без шлемов. Первым, как и положено, шагал Эсон, замыкал шествие Эйас, поддерживавший одного из раненых.

- Воины йерниев пришли? - коротко спросил Эсон, заметив Интеба.

- Вы первые.

Эсон кивнул и, не говоря ни слова, отправился дальше - прямо в собственные комнаты, где Найкери встречала его у двери. Ощутив острый укол ненависти, Интеб повернулся к Эйасу:

- Раненому помогут другие. Пойдем - я напою тебя новым перебродившим молоком.

- Клянусь великим рогатым быком, я не слышал еще речи приятнее, надтреснутым голосом отозвался кулачный боец.

По покрытому пылью лицу кое-где стекали струйки пота. У входа в комнату Интеба он сбросил панцирь и вылил на голову целый кувшин воды. Потом единым духом выпил чашу перебродившего молока и, рухнув на ложе, устроенное возле стены, принялся потягивать молоко из второй чаши. Интеб опустился с ним рядом.