НФ: Альманах научной фантастики 13 (1974)

к как перголезцы проникли к предкам бадарийцев, смешались с ними, так что теперь это их предки. И потомки одновременно…

Вспомним также очаровательное Седьмое путешествие из "Звездных дневников Ийона Тихого", написанное Ст. Лемом именно как пародия на данный сюжет. Звездолет, в котором летит Ийон, попадает в пресловутую временную петлю, и время начинает удваиваться, утраиваться, учетверяться и т. д. Постепенно возникает некоторое количество Ийонов Тихих из разных дней. Тонко подмечено, что двойники не в состоянии договориться друг с другом: понедельничный Тихий негодует на идиотские, с его точки зрения, поступки вторничного, но, превратившись во вторничного, повторяет все его действия.

– Не клади так много масла! Ошалел? У меня не хватит на такую ораву! - орет один Ийон Тихий на другого, забывая о том, что он сам будет жарить эту же яичницу завтра, а вчерашний будет орать на него…

Есть еще один (впрочем, не один) изобретенный фантастами способ избавления от парадоксов - создание так называемых "параллельных миров". После вмешательства в прошлое, мир, в котором его не было, продолжает развиваться как ни в чем не бывало, а по соседству возникает новая действительность, в которой развитие пойдет по новому пути. Это приводит к новым парадоксам, но мы не будем сейчас ломать себе головы над вопросами: как этот мир создается, за счет каких материальных, энергетических, пространственных ресурсов и т. д. Очевидно, и эту гипотезу не стоит рассматривать как научное решение проблемы, а тоже всего лишь как литературный прием. Возможно, используя и этот прием, можно добиться интересных художественных показателей, дело ведь не в том, какими приемами пользоваться, а с какими целями литературное оружие берется в руки.

Строго говоря, приключения героя в одном из соседних миров, где он чаще всего встречается с собственным аналогом или меняется с ним местами, имеет весьма отдаленное отношение к путешествиям по времени. В сборнике "Пески веков" опубликован целый ряд похожих рассказов - "Развилка во времени" Ж. Клейна, "Другое и я" Дж. Уиндема, "Двойники" X. Гарсиа Мартинса, "Улица одностороннего движения" Дж. Бисти. Иногда это просто милая игра воображения, иногда из рассказов можно извлечь не слишком глубокую мораль: в нашем мире счастья нет и искать его не стоит, может быть, судьба улыбнется, если переместиться на параллельную землю. Что-то вроде веры в загробную жизнь!

Если подобные мысли и не возникают при чтении повести А. и С. Абрамовых "Путешествие за три мира", то - увы! - какие-нибудь другие тоже не возникают. Что за цель преследовали авторы, изображая столь грандиозное устройство мироздания - масса аналогичных миров, очень похожих на наш (в них тоже есть, например, Советский Союз, Москва, НИИ, туристические поездки за границу и т. п.)? Одни из этих миров сосуществуют синхронно с ними; другие несколько поотстали в своем развитии (так, в одном из миров еще идет Великая Отечественная война, и надо надеяться, что она там тоже кончится победой над фашистской Германией); третьи нас обогнали. Что же увидел наш современник и, так сказать, сомирник Сергей Громов, которому, извините за выражение, подфартило обменяться сознанием с Сергеем Громовым из другого мира и погостить у наших соседей, о существовании которых человечество до Сергея Громова не подозревало? А ничего не увидел. Везде то же самое. Разве что скамейки на Тверском бульваре выкрашены в другой цвет да Пушкин о стал

ся стоять на прежнем месте. По существу, и рассказать-то нечего. О мире, ушедшем вперед, правда, можно было что-либо сообщить, ведь у нас это будущее еще не наступило. Но от будущего герой отгородился четырьмя стенами больничной палаты. В результате все вылилось в величественную, многостраничную бессодержательность.

То, что я начал с отрицательных примеров, объясняется лишь соображениями композиции. С использованием машины времени, временных парадоксов, вмешательств в прошлое и т. д. написано множество превосходных произведений. Заводя о них разговор, надо заметить, что живут они вовсе не за счет того, что пытаются спрятать или сгладить лезущие в глаза противоречия. Наоборот: они всячески выпячивают их, углубляют, доводят до мыслимого предела.

Не знаю, писал ли Пол Андерсон свой рассказ "Человек, который пришел слишком рано" как сознательную полемику с романом Марка Твена. Похоже, что так. Снова стопроцентный янки попадает в прошлое, правда, не с помощью кувалды, а после взрыва, правда, не в VI век, а в XII, и не в Англию, а в Норвегию, но все это разница непринципиальная. И попадает-то тоже не какой-нибудь "белый воротничок", неприспособленный интеллигентишка в очках. Попадает сотрудник "ЭМ-ПИ"- военной американской полиции, а уж он-то способен постоять за себя и кулаком, и пистолетом. К тому ж он неглуп, достаточно натаскан в технических секретах нашего века, образован, быстро соображает, где, в каком веке, даже в каком году он очутился, И что же? Ни огнестрельное оружие, ни знания не помогли ему. Пистолет, конечно, произвел впечатление на отважных викингов, но вовсе не такое, чтоб они немедленно повалились наземь и потащили зарезанных быков к стопам громовержца. А знания его оказались ненужными или непригодными. Компетентность в вопросах сов реме

нного кузнечного производства не прибавила ему ни одного шанса в примитивной кузне. Не выдержали столкновения с чуждой обстановкой и его моральные устои. Действия этого парня выглядят очень смешными с позиций окружающих людей. Надо отдать должное автору, он подходит непредвзято. Какими бы жестокими и грубыми ни казались нам древние понятия, в том мире царит своя суровая справедливость, столкнувшись с которой и гибнет не сумевший осознать ее американец. Сложившиеся отношения очень устойчивы, и внести в них посторонний элемент с легкостью марктвеновского персонажа - вещь невозможная, да и ненужная. Отношения между героями рассказа такие же, как если бы на Землю прилетел бы бойкий космический посетитель и попытался бы с налета переделывать земные порядки. Вряд ли у него что-либо вышло бы. В мотивировках поступков своих героев П. Андерсон не столько фантаст, сколько реалист.

В рассказе польского писателя Кшиштофа Боруня "Восьмой круг ада" ситуация и чем-то похожа, и противоположна. Опять-таки одинокий человек попадает в чужое время, но уже не из настоящего в прошлое, а из прошлого в будущее, из средневековья в коммунизм. Для того, чтобы довести конфликт до накала, автор выбирает себе в герои не просто средневекового невежду, а религиозного мракобеса, инквизитора, посылавшего людей в пыточные камеры и на костры, будучи искренне убежденным, что он творит святее дело. Казалось бы, изуверские взгляды Модестуса Мюнха должны рассыпаться в прах при столкновении с открывшимся ему гармоничным и светлым миром, в котором люди счастливы. Но одурманенное католической догмой сознание Мюнха сопротивляется очевидному, лишь торжество дьявольских происков видит он в торжестве науки и освобожденного труда. Помимо всего прочего, такое столкновение несет в себе сильный антирелигиозный заряд, хотя смысл рассказа несомненно шире, он направлен вообще против фанатизма, против шор, которые люди добров ольн