НФ: Альманах научной фантастики 10 (1971)

– Хорошо, не буду! Просто мне хотелось обратить ваше внимание на то, что природа сама себя защищает от повторения пройденного, во всяком случае там, где речь идет о биологических видах, как-то прогрессирующих. Теперь перейдем к самому главному. Семен Ильич Пральников - гениальный ученый. Его работы расцениваются многими, как переворот в современном естествознании. Не так ли?

– Несомненно! - подтвердил Дирантович.

– Однако, насколько мне известно, работы эти еще очень далеки от своего завершения. Более того, некоторыми выдающимися физиками теория Пральникова вообще оспаривается. Если я ошибаюсь, поправьте меня.

– Да, это так. Пока нет экспериментальных данных…

– Понимаю. Теперь скажите, найдется ли сегодня ученый, который после смерти Пральникова примет от него эстафету?

Дирантович развел руками.

– Вы задаете странный вопрос. В науке никогда ничего не пропадает. Рано или поздно найдется человек, который, учтя работы Пральникова…

– Это все не то! Есть ли у вас уверенность, что, хотя бы в следующем поколении, появится человек, в точности обладающий складом ума Пральникова, его парадоксальным взглядом на мир, его сокрушительной иронией, наконец, его несносным характером. Короче - абсолютная копия Семена Ильича.

– Такой уверенности нет Вы же сами сказали, что природа защищает себя от повторения пройденного.

– Природа слепа. Она действует методом проб и ошибок. А мы можем пробовать, не ошибаясь, дав вторую жизнь Пральникову.

– Не знаю… - задумчиво сказал Дирантович. - Не знаю, хватит ли и второй жизни Семену Пральникову.

– Вы считаете его работы бесперспективными? - поинтересовался Фетюков.

– Нет. Пожалуй… скорее чересчур перспективными. Впрочем… в данном случае мое суждение не так уж обязательно. Поверьте, Никанор Павлович, что меня больше смущает техника вашего эксперимента, чем уравнения Пральникова.

– На этот счет можете не беспокоиться. Техника достаточно отработана.

– Вот об этом и нужно было говорить, - желчно заметил Фетюков, - о технике эксперимента, а не о каких-то хромосомах.

– Без хромосом нельзя, - ответил Смарыга. - Все дело в хромосомах. Однако я согласен учесть сделанные замечания и продолжать дальше, как выразился Арсений Николаевич, на более строгом уровне. В конце шестидесятых годов доктор Гурдон, работавший в Оксфордском университете, произвел примечательный эксперимент. Он взял неоплодотворенное яйцо самки жабы и убил в нем ядро с материнской генетической наследственностью. Затем он извлек ядро из клетки кишечного эпителия другой жабы и ввел его в цитоплазму яйца, лишенного ядра. В результате развился новый индивид, который унаследовал все генетические признаки жабы, у которой была взята клетка кишечника. Можно сказать, что эта же самая жаба начала новую жизнь. Понятно?

– Понятно, - ответил Дирантович. - Но ведь то была жаба, размножающаяся примитивным образом, тогда как…

– Мне ясны ваши сомнения. Пользуясь принципиально той же методикой, я произвел несколько десятков опытов на млекопитающих, и каждый раз с неизменным успехом.

– Но здесь речь идет о человеке! - вскричал Фетюков. - Есть же разница между сочинениями фантастов и…

– Я не пишу фантастические романы, да и не читаю их тоже, кстати сказать. Все обстоит гораздо проще. Оплодотворенное таким образом яйцо должно быть трансплантировано в женский организм и пройти все стадии нормального внутриутробного развития.

– Помилуйте! - сказал Дирантович. - Но кто же, по-вашему, согласится…

– Стать женой и матерью академика Пральникова?

– Вот именно!

– Этот вопрос решен. - Смарыга указал на сидевшую в углу сестру. - Нина Федоровна Земцова. Она уже дала согласие.

– Вы?!

Сестра покраснела, смущенно оправила складки халата и кивнула головой.

– Вы замужем?

– Нет… Была замужем.

– Дети есть?

– Нету.

– Вы ясно представляете себе, на что дали согласие?

– Представляю.

– Тогда разрешите узнать, что толкнуло вас на это решение.

– Я… Мне бы не хотелось говорить об этом.

Дирантович откинулся на спинку кресла и задумался, скрестив руки на груди. Фетюков достал из кармана брюк перочинный ножик в замшевом футляре. Перепробовав несколько хитроумных лезвий, он наконец нашел нужное и занялся маникюром. Врач закурил, пряча сигарету в кулаке и пуская дым под стол.

Смарыга весь как-то сник. От былого задора не осталось и следа. Сейчас в его глазах, устремленных на Дирантовича, было даже что-то жалкое.

– Так… - Дирантович повернулся к Смарыге. - Вам, очевидно, придется ответить на много вопросов, но первый из них - основной. До сих пор такие опыты на людях не производились?

– Нет

– Тогда скажите, представляет ли ваш эксперимент какую-нибудь опасность для здоровья Нины…

– Федоровны.

– Извините, Нины Федоровны.

– Нет, не представляет.

– А вы как думаете? - обратился Дирантович к врачу.

– Видите ли, я только терапевт, но полагаю…

– Благодарю вас! Значит, прошу обеспечить заключение квалифицированного специалиста.

– Оно уже есть, - ответил Смарыга. - Профессор Черемшинов. Он же будет ассистировать при операции и вести дальнейшее наблюдение.

– Допустим. Теперь второй вопрос, иного рода. Насколько я понимаю, полная генетическая идентичность, о которой вы говорили, имеет место и у однояйцевых близнецов?

– Совершенно верно!

– Однако известны случаи, когда такие близнецы, будучи в детстве похожими, как две капли воды, в результате различных условий воспитания приобретают резкие различия в характерах, вкусах, привычках - словом, во всем, что касается их индивидуальности.

– И это правильно.

– Так какая же может существовать уверенность, что дубликат Семена Ильича Пральникова будет действительно идентичен ему всю жизнь? Не можете же вы полностью повторить условия, в которых рос, воспитывался и жил прототип.

– Я ждал этого вопроса, - усмехнулся Смарыга.

– И что же?

– А то, что мы вступаем здесь я область спорных и недоказуемых предположений. Наследственность и среда.

– Ага! - сказал Фетюков. - Спорных и недоказуемых. Я прошу вас, Арсений Николаевич, обратить внимание…

– Да, - подтвердил Смарыга, - спорных и недоказуемых. Возьмем, к примеру, характер. Это нечто такое, что дано нам при рождении. Индивидуальные черты характера проявляются и у грудного ребенка. Этот характер можно подавить, сломать, он может претерпеть известные изменения в результате болезни. Но кто скажет с полной ответственностью, что ему когда-либо удалось воспитать другой характер у человека?

– Вы, вероятно, не читали книг Макаренко, - вмешался Фетюков. - Если бы читали…

– Читал. Но мы с вами, к сожалению, говорим о разных вещах. Можно воспитать в человеке известные моральные понятия, привычки, труднее - вкусы, и совсем уж невозможно чужой волей вдохнуть в него способности, темперамент или талант - все, что принято называть искрой божьей.