Антология мировой фантастики. Том 10. Маги и драконы

Недоросль себя ждать не заставил - расстегивая на ходу штаны, вломился в кусты.

– Погоди, молодец! - молвила, протянув к нему руку, горестная Кубышечка. - Ты нужду-то после справишь! А сперва меня приласкай!

Не ласка ей была нужна, понятное дело, а всего лишь прикосновение.

– А!.. А-а!.. А-а-а!.. - отвечал налысо стриженый, с тонкой шейкой и узкими плечиками, с худенькими ручонками и тусклыми от ночной суеты глазками перепуганный молодец. У него от страха и непотребные-то слова из башки вылетели. И то - всякий скажет «А-а-а!..», увидев перед собой рыжую девку в древнем сарафане, окруженную легоньким, но вполне заметным золотым сиянием. Да еще выходящую из леса!

– Да ты не вопи, молодец… Ты приласкай… Не пожалеешь…

– Во глюк… - произнес, пятясь, недоросль.

Кубышечка поняла, что сейчас он кинется бежать.

И одновременно сообразила, как ей следует поступить. Нужно рвануть следом, выскочить на дорогу. где недоросля ждут товарищи. Ведь не все ли кладу равно, кому отдаваться - одному человеку или ватаге? А там-то, затесавшись с разбега в пьяноватую толпу, она своего добьется - уж кто-нибудь ее наверняка за плечо или за что иное схватит!

Так бы и поступила, на все махнув рукой, бедная Кубышечка, но две крепкие руки обхватили ее сзади и поволокли обратно в лес.

– Не смей! Дура! - прямо в ухо гаркнул Алмазка.

Надо сказать, успел он вовремя…

– А ты что тут делаешь? - напустилась на него Кубышечка. - Дед тебя из леса не гнал! Ступай к нему! Вылизывай ему трухлявую задницу!

– Сейчас - не гнал, а потом погонит. Ведь и я для него - бусурман, - отвечал Алмазка. - Вон Бахтеяр на ту опушку ушел, как жить будет - непонятно, ему ведь и прилечь теперь некуда. Слоняться круглосуточно, что ли, будет?..

– Дурак он! Нашел перед кем каяться! - отвечала сердитая девица. - Вот пусть и расхлебывает! Мы тут рядышком три, коли не больше, сотни лет пролежали! Это - наше законное место, пока хороший человек не попался. А Елисей-то каков! Сбежал! Дал деру!

– Кони - они все такие. На нем пахать можно, а он хворостины боится, - сказал Алмазка. - Знаешь что? Нужно нам кого-то на помощь звать! Сами с дедом не управимся.

– Экий ты умный! Управились бы и сами - кабы Бахтеяр с ума не сбрел да Елисей не сбежал! Нас-то четверо, а их-то трое всего! Или ты не мужик?

– Мужик, - согласился Алмазка, который уж век являвшийся семнадцатилетним пареньком, только-только нажившим мужской голос.

– И что же ты, мужик, молчал?

– Так я же - младший! - искренне веря в свои слова, заявил Алмазка. - Вы, взрослые, разбирайтесь, а мне вмешиваться нехорошо…

Кубышечка оглядела детину с головы до ног.

– Ага, - согласилась она. - Малютка. Дитятко наше неразумное. Заинька! Птенчик! Как деду из дупла выворотнем грозить - так мужик! Как прямо против него выступить - так дитятко!

Алмазка развел руками и шумно вздохнул.

– Лихо он повернул - бусурманов из лесу вон, - помолчав, молвила Кубышечка. Была она хоть шумна, да отходчива. И, раз уж не удалось сгоряча отдаться, следовало пораскинуть умом да что-то предпринять.

Она внимательно поглядела на Алмазку.

– Помощи искать, говоришь? А у кого?

– У других кладов.

– А ты про них знаешь, про другие? Был один - да и тот сгубили!

Вспомнив жениха, Кубышечка пригорюнилась.

– Так люди же их как-то ищут! А мы чем хуже?

– У людей - кладовые записи. Кладознатцы опытные! А нам как прикажешь клад искать? Нюхом? Да и где это слыхано? Чтобы мы - мы! - клад искали?!.

– А где слыхано, чтобы один клад другой в тычки из лесу вышиб? Я все думал, думал… Не может же быть, чтобы где-то не лежал клад с сильными сторожами!

– Чтобы лежал и молчал?

– А может, его так закляли! Ты же знаешь - по-всякому заговаривают. Один клад, сказывали, на дурака заговорен был. Чтобы, значит, только дурак его из земли взять мог.

– И что - долго пролежал? Дураков-то не сеют, не жнут - сами во множестве родятся!

Почему-то Алмазке показалось, что Кубышечка в него метит.

– Могу и не рассказывать, - буркнул он.

– Ну, коли тот клад все еще лежит - стало быть, нас дожидается. Дураками нужно было быть, чтобы проклятому деду потворствовать!

– А есть на время заговоренные, как я. Мне пятьсот лет лежать, потом только отдаться смогу. Если только хозяин сам за мной не придет.

– Заботливый тебя дядя поклал… Только нам от твоих баек не легче. Может, ближайший клад где-нибудь на Муромской дороге прозябает! И со сторожами своими вместе!

– А сказывали, на дальней опушке кто-то лежит, - почему-то оглядевшись, прошептал Алмазка.

– Что ж он к нам носу не кажет? - обиделась Кубышечка.

– Может, ему раз в сто лет выходить велено? - предположил парень.

– Кем велено-то?

На этот нелепый Кубышечкин вопрос Алмазка ответил так: поднес к губам палец и сказал «Тс-с-с…»

– А что, коли его поискать? - Кубышечка словно ожила. - Коли он раз в сто лет является, то, может, и силы накопил, и сторожа у него знатные? Поклонимся ему в ножки - поможет деда укротить! Пошли!

Не имея кладовых росписей, а полагаясь лишь на чутье, Кубышечка с Алмазкой отправились наугад. Они знали, что люди норовят привязать местоположение клада к приметному дереву или камню. Таким образом они набрели на Варвару Железный Лоб.

Этот клад являлся в образе своей хозяйки, немало нагрешившей бабы-разбойницы. Перед смертью Варвара в злодеяниях раскаялась и закляла клад диковинным образом: чтобы дался в луки только бабе, только по имени Варвара, только такой, что нравом тиха и богобоязненна, чтобы незабытно поминать разбойницу в молитвах и служить по ней панихиды. Все бы ладно - да только станет ли такая святая баба бродить по лесам с лопатой, домогаясь кладов?

Выслушав историю с дедовыми новообретенными сторожами, Варвара Железный Лоб (и точно, что железный, поскольку являлась в низко надвинутом шлеме-мисюрке с острым навершием и кольчужной бармицей до плеч) высказалась неожиданно и сурово:

– Дед прав! Покайтесь!

– Да в чем каяться-то? - удивились Алмазка с Кубышечкой.

– А в чем велит - в том и каяться!

– Да какие же они бусурмане, Алмазка с Бахтеяркой и конь Елисей? Свои они, триста лет в лесу пролежали!

– Вот в том пусть и каются.

Махнув рукой на свихнувшуюся Варвару, отправились дальше.

Маленький медный клад, надо полагать - крестьянский, выскочил на дорогу рябой курочкой. Алмазка кинулся догонять - и курочка рассыпалась, раскатилась полушками и денежками, редко где круглился бок огромного екатерининского пятака. Собираться обратно не пожелала - и Кубышечка с Алмазкой ползали по пыли, складывая в кучу всю эту мелочь, которой в итоге оказалось восемьдесят два рубля. Тогда только курочка соизволила явится в пернатом образе. О ближних кладах она ничего не знала, а сама спросила - скоро ли отменят ассигнации.