Дмитрий Янковский - Флейта и ветер

А на берегу песок был сухим и походил на искрящийся слой чистой соли. Если поискать, можно было найти затертые водой и песком стеклышки – шершавые, забывшие об острых гранях. Как камушки, только все же прозрачнее, зеленые и коричневые, в цвет разбитых когда-то бутылок.

Солнце роняло на раскаленный песок лавину огня и жара порождала ветер, шуршащий короткой пересохшей полынью в двух десятках шагов от воды. А дальше, совсем далеко, степь прорезали длинные лесополосы из диких абрикосовых деревьев. До них на велике полчаса – ветки ломились от янтарно-медовых плодов. Из-за постоянного ветра деревья росли кособокими, словно устали противиться неукротимой стихии.

Далеко это все… Нужен другой ветер и совсем другой берег, один из нескольких его берегов.

Запах хвои.

Высоченные сосны поскрипывали, выметая густо-синее небо от облаков. На стволах плоские сухие чешуйки. Море совсем рядом – суровое даже летом, расчерченное бесконечными полосами волн. У берега круглые ядра валунов, оставшиеся после войны с ледником. Тут и песок другой, сероватый и какой-то неуловимо светящийся. Ветер пах йодом, солью и далекими странами – горизонт, словно лезвие бритвы.

Дворжек вдохнул глубже, впитывая ветер из сна, волосы тихонько колыхнулись во тьме.

Теперь все выйдет как надо.

Беззвучие отступило под шелестом волн, прогретый песок шершаво коснулся спины. Солнечный свет сквозь плоские метелки сосен лег на закрытые веки, а тьма и тишина остались где-то совсем в другом сне.

Дворжек открыл глаза. Теперь ветер трепал волосы как хотел, ласкал кожу и расчесывал густую осоку у берега.

Дворжек встал и отряхнул с обнаженного тела приставшие хвоинки. Он осмотрел пустынное побережье, улыбнулся в солнечный луч и пошел к видневшемуся за соснами дощатому домику. Доски прогнили до дыр. Рядом лежала такая же старая лодка, перевернутая к небу беззащитным брюхом. Соленые ветры давно стерли с бортов заботу человеческих рук.

Дворжек опустился возле нее на колени и незаметным усилием перевернул килем вниз. На песке остался мокрый овал, забитая ветром трава и с десяток суетливых сороконожек. Из песка торчал угол прозрачного пакета. Дворжек ухватился и потянул, песок вздыбился, словно в нем беззвучно разверзлось жерло вулкана.

Развернув пакет, Дворжек достал из него отдельно упакованные джинсы, ремень, светлую рубашку и легкую куртку из плотной ткани. Там же лежали кроссовки, синие плавки, «Командирские» часы, жестяная коробка размером с толстую книгу и кобура от пистолета «Вальтер Р5».

Дворжек без спешки оделся, надел часы, а жестяную коробку и кобуру уложил обратно в пакет. Бросив его в ямку, Дворжек разровнял песок ногами, потом снова перевернул лодку, отряхнул руки от древесной трухи и пошел в глубину соснового леса. За шумом сосен, дороги не было слышно, но Дворжек прекрасно знал направление.

Ветер, словно пушистый котенок, бежал рядом, играя осокой у ног.

На флейте Деня играл действительно плохо. Просто ужасно – Фели начинала петь уже в третий раз и сбивалась.

– Ну тебя на фиг… – хмуро заключила она. – Так у нас точно ничего не получится. Отдай инструмент, он тебя явно не любит.

– Скорее я его не люблю. – вампир пожал плечами. – Это ведь не гитара. Дудка, она и есть дудка, драйва в ней нет.

– Дурак. – Фели забрала флейту и положила в задний карман.

– Чего ты обиделась? – не понял Денис.

– Ничего. У меня к дудочкам с детства особое отношение.

– Я не знал, извини.

– Ничего. Давай я лучше так попробую спеть, без музыки.

Вампир равнодушно пожал плечами.

– Я тебя поющей не слышал. Ну, попробуй, может что-нибудь и дадут. Только скорее, а то народ начнет разбегаться, и ты снова ляжешь голодной. Давай я буду изображать массовку. Начинай.

Денис отошел, изображая восторженного слушателя, а Фели вдохнула поглубже и начала петь:

–Ветер в открытые окна.

Город – холодные звезды…

Выстрел – короткое слово…

Верить – порою не просто.

Денис для затравки кинул монетку, кто– подкинул еще. Стала собираться толпа.

Он был когда-то солдатом,

Смерть целовала в окопах.

Трудно от памяти прятать

Прошлого черную копоть.

Она колдовала, ночами летала.

Она его просто спасала…

Она его просто спасала…

Она его просто спасала…

На фотках забытое лето,

Волны и ветер в осоке,

Звуки шагов на рассвете…

Калейдоскопа осколки…

Лето проходит так быстро,

Словно случайный прохожий.

Память похожа на выстрел,

И на убийцу похожа…

Кем-то придуманный город –

Чисел и дней совпаденье.

Бродит задумчивый дворник,

Гонит метлой сновиденья.

Жизнь начинается утром,

Книга на первой странице.

Кажутся белым салютом

В небе над гаванью птицы.

– Меня зовут Свелтана. Можно просто Лана. – представилась водительница, едва отъехав от метро. – А тебя?

Такого резкого перехода на «ты» Терентьев не ожидал.

– Максим. – рефлекторно ответил он.

И лишь через секунду подумал, что настоящего имени говорить не стоило. Менты так не делают. Ладно, знакомство на десять минут. Ситуация была до жути неловкой – был бы выбор, следователь предпочел бы поехать в метро. Черт его дернул помочь этим задрипанным музыкантам. Но выйти и пойти обратно – значит обидеть весьма симпатичную девушку. Тоже идиотизм. Причем неоправданный. Тем более сегодня вечером ему совершенно нечем заняться.

– Ты куришь? – неожиданно поинтересовалась Светка.

– Время от времени. То есть немного.

– Можешь дымить в окно. – она показала глазами на ветровик.

– Спасибо, не хочется.

Нагловатая. Неприятно. А может прячет за этим какую-то боль? Впрочем, какая разница? Может даже уместным было бы закурить. Он достал из кармана начатую два дня назад пачку.

Ровный гул мотора сорвался на подобие кашля. Машина пару раз дернулась.

– Барахлит? – Терентьев все же решил проявить участие.

– Понятия не имею. – небрежно заметила девушка. – Я ее угнала.

Следователь повернул голову резче, чем собирался.

– Шутка! – рассмеялась девушка, заметив его интерес. – Тебя так типает от слова «угон», словно в ты ментовке работаешь.

– Очень смешно… – Он щелкнул зажигалкой и прикурил.

Машина снова дернулась, уже раз пять подряд. Скорость заметно упала.

Терентьев мало разбирался в автомобильных поломках, отчего почувствовал себя еще более неудобно. Определенно не следовало садиться в эту машину. Но сейчас уже поздно думать задним числом.

Остановились на перекрестке. Мотор снова заработал ровно.