Юлия Иванова - Дремучие двери (Том 1)

* * *

Девочку звали Маней. Была она неестественно белокожей, вытянувшейся в длину, как картофельный росток. Казалось, дунь - закачается, согнётся пополам, но мы уже знали: это впечатление, ох, как обманчиво! Дралась Маня по-страшному, всерьёз, так у нас даже мальчишки не дрались. Нам объяснили, что Маня два года пробыла в немецком концлагере, где, чтобы выжить, детям приходилось драться за каждую крошку хлеба. Вот она и получилась такая, это у неё душевная травма, и чтоб мы это понимали и имели к Мане особый подход. Ещё была у Мани одна странность - она никогда не улыбалась. Даже когда "Волгу-Волгу" показывали, ни разу не улыбнулась. Вообще с середины встала и ушла. Такая она была. Маня. Вдруг ни с того ни с сего, когда игра и всем весело, - возьмёт да уйдёт. И на уроках - то ничего, пишет, считает, а то как замолчит, ничего с ней не сделаешь, учителям остается только не обращать внимания. По возрасту Мане пора было в третий, а её посадили в первый, и мы радовались, что в "А", а не в наш "Б", потому что лупила. В майский погожий день сорок шестого, в годовщину Дня Победы, шефы Мани привезли ей в подарок велосипед. Над Маней шефствовал целый завод. Однажды про неё поместили статью в городской газете - что она разучилась улыбаться, что столько пережила в фашистском плену, что Манина мать осталась на всю жизнь инвалидом и находится в больнице. С тех пор и появились шефы. Посреди школьного двора стояла Маня, вцепившись одной рукой в руль, другой в сиденье, молчала и дико озиралась. Хоть бы спасибо сказала! Велосипед!.. Настоящий, не какой-то там подростковый - чудо чудное, диво дивное сверкало на майском солнышке всеми своими хромированными деталями. Звонок, кармашек с ключами, фонарик - с ума сойти! Я даже дышать боялась, стискивая локоть стоящей рядом Люськи. А Люську мою прямо-таки перекосило от зависти. Вырвав руку, она мелкими лисьими шажками подкралась к шефам и, заглядывая им в глаза, промурлыкала: - Дядечка-а... А нам мо-ожно покататься? На лицах столпившихся вокруг ребят был тот же немой отчаянный вопрос. Шефы, два паренька с модно подвитыми чубами, растерянно переглянулись. - В общем-то... Что тут такого? Маня вам разрешит, конечно... А, Мань, дашь ребятам прокатиться? Даст она, как же! Маня молчала, но лицо её говорило выразительнее всяких слов - пусть-ка кто попробует коснуться её велосипеда! Убедившись, что желающих пробовать не нашлось, Маня потащила велосипед за ворота. Оглядываясь и угрюмо сопя, - как зверь добычу. Шефы сконфуженно развели руками и поспешили ретироваться в столь трудной педагогической ситуации. - Вот кабы вместе... - процедила сквозь зубы Люська, - Как бы ей да-ать! Но сознательные наши ребята Люську не поддержали. - А ну её! У ней судьба трудная, пусть себе... - Жадина-говядина! Жадина-говядина! - верещали менее сознательные девчонки. Несколько дней мы будем со злорадством наблюдать за бесплодными попытками Мани укротить свой велосипед. Он будет брыкаться, сбрасывать её, как норовистый конь, а она, длинная, нелепая, вся в синяках и ссадинах, будет снова и снова карабкаться на него и снова хрустко /ведь одни кости/ шмякаться оземь. Первыми не выдержат мальчишки. Выудят Маню мокрую, грязную, оглушённую, из наполненной талой водой канавы, выправят погнутый руль, втащат на велосипед и примутся учить кататься. Маня будет неподвижно торчать в седле, прямо, словно аршин проглотила, словно Дон Кихот на своём Росинанте, а мальчишки вокруг, шумные, запыхавшиеся, весёлые Санчо-оруженосцы, будут катать её по дороге, со всех сторон поддерживая велосипед, не давая упасть. - Да не сиди ты, как припаянная, педалями верти!.. За руль не держатся, его самой надо держать. Так, так... Да поворачивай ты, тюря!.. Поворачивай... А ещё через несколько дней, много лет тому назад, наступит июнь, и мне повстречается манин велосипед на уже просохшей дороге. Она будет ехать сама, отчаянно тренькая звонком, а сзади, на багажнике, свесив ноги, будет колыхаться один из "ашников". Я покажу Мане язык, а она покатит мимо, невидяще блестя глазами и зубами в младенчески-первой своей улыбке.

ПРЕДДВЕРИЕ

Снова полутьма просмотрового зала, трещит проектор, ноет стиснутое меж кресел тело. - Все твои измышления нуждаются в доказательствах, - заявляет АГ. - Нужны документы, свидетели... "Иосиф - богоданный правитель!" - это же чушь. -То не я сказал, а патриархи, Сергий и Алексий Первый, и архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), кстати, известный хирург, получивший сталинскую премию первой степени за работу о гнойной хирургии. Но я о другом. Давай проследим, когда идея "Святой Руси" дала трещину и князья, а за ними и некоторые священнослужители перестали пасти овец, а стали их, грубо говоря, стричь и жрать, нарушая повеление Божие, которое мы уже здесь неоднократно приводили. Князья, "отцы и защитники" малых сих, постепенно превращались в хищников, соблазняясь сами и служа соблазном для народа Божия, "купленного дорогой ценой" - кровью Спасителя. Начнём с того, что всякая цивилизация сравнима с клеткой. - Дались тебе эти клетки... - Культ или тип религии - ядро. Культура - мантия. Общественное устройство - оболочка. Цивилизация, в которой нет ядра - веры, культа - бессмысленна и обречена. По Замыслу культура и государство должны служить ядру, а не наоборот. В 1054 году произошёл раскол христианской церкви на восточную и западную. На православных и католиков, а затем и реформаторов-протестантов. В 1453 году главная православная кафедра перешла из Константинополя в Москву и Филофей сказал свою знаменитую фразу, что Москва отныне - Третий Рим, "а Четвёртого - не бывать". Финансовая олигархия стала у западной церкви самоцелью. Православная - ещё какое-то время держалась. Смысл православия был во внутреннем /Образ Божий/ самоутверждении человека, а не во внешнем, материальном /счёт в банке/. "Нельзя одновременно служить Богу и Мамоне", - сказано в Писании. "Буржуа хочет количественной бесконечности, но не хочет бесконечности качественной, которая есть вечность", - сказал религиозный философ Ник. Бердяев. А Александр Пушкин написал по этому поводу "Сказку о рыбаке и рыбке", где жадная старуха вознамерилась заставить Золотую Рыбку служить ее похоти и быть у неё "на посылках". Что из этого вышло, мы хорошо знаем. Церкви, как явления Бога в человеческой истории, которую "Врата ада не одолеют", мы ни в коем случае касаться не будем. Мы будем говорить о церкви как социальном институте и о теократическом государстве, то есть провозгласившем своей целью служение Богу. Если такая церковь и такое государство, отступив от своего призвания, начинают служить Мамоне, порабощению одних братьев другими, при этом пытаясь освящать свои деяния Божьим Именем, они тем самым "отдают Божье кесарю" и служат страшным соблазном, результатом которого может явиться отпадение от церкви, хула на Бога, прямое отрицание бытия Божия. Тебе скучно, бес? Но без такого исторического, философского и религиозного экскурса нам никогда не разобраться в роли Иосифа в Замысле. - Ладно, валяй, - прошипел AГ, - можно я покурю? - Только не дыми в лицо. Итак, уже при Иване Грозном цари руководили церковными делами и церковь была подчинена государству. Божие отдавалось кесарю. Один монах тех лет писал с горечью: "Безумное молчание, истину царям не смети глаголати. Безумное молчание, не смети глаголати истину своим царям!" В то время возникла легенда о Граде Китеже, раскольники уходили в леса и обличали "царей-антихристов". При крепостном праве дворяне-помещики были народу уже не "отцами и братьями", а рабовладельцами. Крепостное право, как и западное вольнодумство, было глубоко чуждо подлинному христианству. Пропасть между народом и верхами растет, официальная церковь, за редким исключением, делает вид, что ничего не происходит. Неудовлетворённые официальной церковностью, в которой всё более ослабевал дух, русские просветители искали истину в масонстве. Новиков за это получил 15 лет крепости. Потом - декабристы, всякие тайные общества... - Страшно далеки от народа, но разбудили Герцена, - фыркнул АГ, - слыхали. - Герцен - это позже. А пока происходило страшное - зарождающаяся великая русская литература искала Истину вне церкви, которую отождествляли с несправедливым государством. Это было своего рода восстание против царской России. Увлечение Гегелем, Сен-Симоном, Фейербахом, Фурье и, наконец, марксизмом носило во многом религиозный характер. "Не через Родину, а через истину лежит путь к небу, - сказал Чаадаев. Теперь страшен не раскол, а общеевропейское безбожие. Все европейские учёные теперь празднуют освобождение мысли человеческой от уз страха и покорности заповедям Божиим..." "Если восторжествует свободная Европа и сломит последний оплот - Россию, то чего нам ожидать, судите сами. Я не смею угадывать, но только прошу премилосердного Бога да не узрит душа моя грядущего царства тьмы" /из письма игумена Черменецкого монастыря Антония Оптинским старцам/1848/. - Так что отнюдь не большевики ввели на Руси безбожие. Оно, как соблазн, пришло с Запада и пало на благоприятную почву недовольства нехристианской сутью государства российского, поддерживаемого православной церковью. Свидетели? - пожалуйста. "Поток-богатырь", А. К. Толстого: И во гневе за меч ухватился Поток: "Что за хан на Руси своеволит?" Но вдруг слышит слова: "То земной едет бог, То отец наш казнить нас изволит!"