Александр Щёголев - Хозяин

На платформе царила суета. Скорый № 50 «Кисловодск — Санкт-Петербург» уже прибыл; стоянка — пять минут. Ковалев метался вдоль состава, вглядываясь в пассажиров, в окна вагонов, ища знакомый чемоданчик. Отправление. Вагоны движутся, ускоряясь… В одном из тамбуров мелькнул Он. Небольшого росточка, внешне такой неприметный и вместе с тем — прекрасный…

Хозяин!

Ковалев ринулся вперед, стремясь запрыгнуть в набравший ход поезд. И он убился бы, точно бы убился, если б дюжий мужик не подхватил его под мышки. «Эй, юродивый, куда лезешь?» Скорый «Кисловодск — Петербург» исчез в вечерней дымке, а Ковалев остался на платформе — жалкий, потерянный, совершенно больной…

…Он вернулся домой через неделю. Чуть окреп — и на поезд. Дней, проведенных в больничной палате, хватило, чтобы свыкнуться с новым состоянием, чтобы вновь обрести рассудок и слабое подобие воли к жизни.

Чувство пустоты не отпускало его ни на миг. Ужиться с потерей было невозможно. Впрочем, покончить с собой он даже не помышлял: наверное, теплился еще в сумрачных глубинах его сознания крохотный огонек надежды…

Когда Ковалев вышел на службу, выяснилось, что все милицейское сообщество Клопино буквально лихорадит. В городском Управлении внутренних дел смело всех замов; вслед за ними из кресла вылетел и сам начальник Управления. В этой буре, пожалуй, только родная Ковалеву вневедомственная охрана уцелела… События, по слухам, развивались так. Неделю назад (а то и меньше) назначили нового начальника следственного отделения. Откуда он взялся, никто точно не знал. Говорили — местный. Но может, из Москвы прислали. Или (почему-то) — с Северного Кавказа. А еще болтали, будто он на самом деле числится в штате другой конторы — той, которую милиция называет «Соседями». Так или иначе, но после его подвигов во что угодно поверишь. Этот новый начальник, едва приступив к своим обязанностям, тихой сапой провел раскопки внутри Управления — настолько стремительно, что никто и дернуться не успел. После чего разослал рапорта: в прокуратуру (в обе местные и центральную), в службу собственной безопасности, в Особую инспекцию, — и тому подобные инстанции. Первыми полетели головы начальника финчасти и зама по тылу, чьими усилиями вот уже пять лет строилось второе здание для нужд Управления. Куда и кому в действительности утекали бюджетные деньги, было четко расписано в рапортах. Привлекли зама по кадрам с его «мертвыми душами», якобы занятыми на стройке. Затем под каток попали начальник криминальной милиции и главный опер по экономическим преступлениям, в меру сил прикрывавшими несуществующее строительство; даже зам по участковым инспекторам оказался замазан.

За несколько дней — такая революция! И когда вместо старого начальника Управления, поспешно ушедшего на пенсию, был назначен все тот же загадочный чужак, никто не удивился.

Этот скандал, честно сказать, мало задел прапора Ковалева. Место зрителя в подобном цирке не приносило ему прежнего удовольствия, а служебный кураж, вероятно, оставил его навсегда. Отныне Ковалева заботило совсем иное…

Что было сделано не так? В чем причина катастрофы? Что, собственно, произошло? Вопросы буравили и буравили его мозг — сначала в Пятигорской больнице, теперь — в Клопино. Ответы давались в муках. Мысль о том, что Хозяин не просто исчез, что Он… язык не поворачивается произнести… сбежал! — эта мысль была нестерпима. («Он бросил меня, бросил!.. — плакал прапор в подушку. — Я, видите ли, плох для него… Я, который столько для него… который всегда для него…») Как видим, горечь утраты смешивалась с обидой. Обида росла, распухала волдырем, пускала метастазы в сердце.

Он пытался рассуждать здраво. Может, Хозяину не понравилось, что он перепил в тот злополучный вечер? Да, Хозяин и впрямь не любил, когда Ковалев позволял себе лишку, но ведь давал ему иногда поблажки, — и ничего, проходило. Кроме того, не так уж набрался тогда Ковалев — просто расслабился в компании. И вообще, всерьез наш герой никогда не пил, не злоупотреблял, выгодно отличаясь этим от большинства коллег. Неужели нельзя было простить временную слабость?

Не здесь причина, не здесь! — лихорадило прапора.

Тогда, наверное, дело в том, что Хозяину очень приглянулась эта ведьма-абазинка. Но Ковалев даже попытки не сделал, чтобы исполнить Его волю. Встал и ушел, трус. Причем, ИЗ СВОЕГО номера. Упустил ЗАКОННУЮ добычу. Что, с пьяным Магометом бы не справился? Именно что трус!

Спал на диване, у всего санатория на виду…

Потеря офицерской чести для Ковалева — это ведь потеря чести и для его Хозяина.

Впрочем, в тот роковой день случилась еще одна глупость. Было это утром, после завтрака. Толстая старуха, разорви ее вчетверо… холодный ковер, трусы в руке… прапор чуть не стонал от стыда, вспоминая нелепый эпизод.

Так бывало в юности: к матери приходила какая-нибудь подруга — посидеть, поболтать, — и у Хозяина вдруг возникало желание показаться ей. Тогда Ковалев разыгрывал целую комбинацию, чтобы попасть женщине на глаза — в голом виде, конечно. Как-бы случайно, ненароком. Например, начинал бесконечно долго переодеваться — в той комнате, куда мать непременно вошла бы с гостьей. Или успевал раздеться в ванной — до того, как гостья отправится мыть руки, при этом «забывал» про защелку на двери. Примерно такие варианты. Если же подруга матери оставалась на ночь — это значительно упрощало задачу…

И вот, через много лет, Хозяину вновь захотелось показаться . Кому? Пожилой уборщице (лет пятидесяти) с рыхлым грушевидным телом, втиснутым в несвежую униформу. Женщина переползала из номера в номер, таща за собой пылесос. Голый Ковалев азартно ждал, расположившись фасадом к двери. На кровати было разложено белье — якобы человек переодевается. Тетка входит — и такой конфуз! Эта зрительница, как ни странно, устраивала Хозяина; откровенно возбудился Хозяин в предвкушении экзотичной шутки. Однако время шло, пылесос гудел где-то в коридоре, — и никакого продолжения, никакой разрядки. Ковалев ждал, теряя терпение. Стоял на одном месте, практически не меняя позы. Хозяина уже приходилось стимулировать, согревать: прохладно было. Проклятая тетка не входила. Добрых полчаса минуло, прежде чем Ковалев надел трусы, майку и выглянул в коридор.

Уборщица пропустила его комнату. Проползла со своим пылесосом мимо. Какими соображениями она руководствовалась, решая, где надо убирать сегодня, а где завтра? Черт ее знает. Но веселый прапор остался в дураках — это без вариантов.

И возникает законный вопрос: может, вовсе не Хозяин решил показаться , а сам Ковалев — дурь взыграла, мальчишество?

Очередное унижение для Хозяина…