Array Полдень XXI век - Журнал Полдень XXI век 2005 №1

— Кто же, по-твоему, готов к славе? — спросил я однажды.

— Только тот, кто по-настоящему не думает о ней. По-настоящему, — подчеркнула мама. — А это очень непросто. Когда тебе начинают говорить, что ты звезда или гений — этому очень легко поверить. Но верить этому нельзя!

— А честолюбие? Желание победы? Успеха? — не сдавался я.

— Победить себя важнее, чем соперников, — сказала мама.

Я шел к ней по грустным коридорам огромной больницы. Навстречу мне попадались больные в блеклых одеждах — каких-то халатах, пижамах с выцветшими инвентарными номерами. И лица их были такие же, как их халаты, — помятые, блеклые, угасающие.

В их глазах я видел глубоко запрятанный страх.

Я словно слышал шепот их встревоженных душ, готовящихся покинуть эти ненадежные усталые тела, свои износившиеся пристанища, чтобы найти себе новые обители. Этих душ мы довольно нагляделись, пачками отправляли их туда и сюда, всаживали в стаи тараканов, обращались с ними довольно бесцеремонно, ни разу, в сущности, не пожалев их.

За что?

За необходимость расставания с теми, кого они одухотворяли, кого награждали желаниями, чувствами, красками жизни, чтобы в какой-то момент отлететь, упорхнуть от них навсегда.

Это ведь трагедия — быть бессмертными.

Мама сильно похудела за тот месяц, что я ее не видел. Я понял, что надо готовиться к худшему. Глаза ввалились, остро обозначились скулы. Она, как это ни удивительно, стала выглядеть моложе, но это была странная, болезненная моложавость.

Лишь страха не увидел я в ее взгляде. Она была сосредоточенна и спокойна. Она все уже про себя понимала.

Я попытался ее развеселить, рассказывая о незадачливых претендентах на души великих, о наших уловках и подставках, она улыбалась и даже посмеивалась, а потом сказала тихо:

— Женя, уходи оттуда.

— Это заработок, мама… И это… довольно любопытно. Меня знают, берут интервью.

— Вот это и ужасно. Нельзя зарабатывать на душах.

— Но это же все фантастика! Никаких душ нет! Мы придумали цирковой номер! — оправдывался я.

— Души есть. И ты это прекрасно знаешь.

Ну да, конечно. Я их видел в тараканах. Но не говорить же об этом маме. Скрытую, действительную часть работы с душами она не знала, она лишь читала газеты об аттракционе «Спросите ваши души».

— Ступай, Женя, — сказала она наконец. — Я устала. Больно… Прощай, мой мальчик, и больше не приходи.

— Но мама…

— Я сказала, — она прикрыла глаза.

Уходя, я встретился с лечащим врачом.

— Прогноз неблагоприятный, — сухо, с каким-то даже удовольствием, произнес он. — Болезнь слишком запущена.

«Болезнь слишком запущена», — повторял я по дороге. Слишком запущена…

И уже не понимал, у кого она запущена — у меня или у матери.

Я заехал к отцу и рассказал о встрече с мамой. Отец мой — нелюдим, молчальник, угрюмый отшельник — лишь смотрел в угол не мигая. У него никого не было, кроме матери, даже нас с сестрой он не подпускал к себе никогда.

— Как несправедливо… — проскрипел он. — Я должен был уйти раньше.

Дома меня встретил лишь попугай Мамалюк со своим приветствием.

Не успел он его прокричать, как в дальнем конце коридора, словно эхо, кто-то повторил нараспев:

— Спросите ваши души…

Так просят подаяние.

Я еще не успел закрыть дверь в нашу комнату и вернулся в коридор, чтобы разглядеть там в полутьме соседку Полуэктову, которая шла по коридору, воздев обе руки к потолку, и повторяла:

— Спросите ваши души… Спросите ваши души…

Она была в таком же халате, как те больничные, а руки у нее были белые-белые и тонкие. И совсем опрокинутое лицо.

Из своей комнаты выглянула бабка Морозова и подмигнула мне:

— Тронулась милочка. А я говорила…

И скрылась.

Сигма вернулась в тот день поздно вечером, не сказав, где она была. Но настроение у нее было мрачное. Да и мне было не очень весело. Так мы и сидели по углам, стараясь чем-то себя отвлечь, пока мне не вздумалось спросить:

— Ты про Полуэктову в курсе?

Сигма подскочила, как ужаленная, и с ходу принялась орать:

— Чего вы ко мне прицепились с этой Полуэктовой?! Я тут при чем?! Мало ли у кого крыша едет! У меня тоже крыша едет, может быть!

— Да кто прицепился?

— Кто, кто! Костик сначала, теперь ты. Непротивленец, блин! Приходит мне проповеди читать. Отстаньте все!

— Да пожалуйста…

Мы оба надулись и больше не разговаривали.

Спать Сигма легла на своей половине. Она уже давненько не спала со мной в одной постели. Я заснул, но вскоре проснулся, почувствовав ее прикосновение. Сигма была рядом. Она прижималась ко мне, ее бил озноб.

— Мне страшно, Джин, — шептала она. — Они здесь летают… Их много…

— Кто? — не понял я.

— Души… Много душ… Они как вороны…

Я обнял ее, пытаясь согреть. Так мы и уснули в обнимку.

Но приключения на этом не кончились. Посреди ночи я проснулся от каких-то непонятных звуков. Сигмы рядом не было, из-за шкафа, отгораживающего ее половину, выбивался свет. Я тихо поднялся, подошел к шкафу и выглянул из-за него.

Сигма в ночной сорочке, стоя на коленях на голом полу, сосредоточенно занималась следующим делом. Она держала в одной руке банку с тараканами (это была банка демократических тараканов), а в другой — свой тапок. Второй тапок был на ней.

Она вытряхивала из банки тараканов порциями по пять-шесть штук и, пока они разбегались по полу, успевала тапком всех их раздавить. После чего выпускала следующих.

Она была так увлечена своим занятием, что не заметила меня.

С минуту я оторопело наблюдал за нею, чувствуя, что во мне поднимается протест против этого зверского избиения тараканов, трупами которых был буквально усеян пол. Все же это были мои питомцы — славные демократы, построившие маленькое авторитарное общество с моею помощью. Они гибли под тапком молча и бессмысленно. Нынешний их правитель еще держался за стенки банки, но ему оставалось недолго ждать. Сигма трясла банку все ожесточеннее.

— Зачем ты это делаешь? — наконец спросил я.

— Я выпускаю души. Не мешай, — ответила она, даже не повернувшись ко мне.

— Но это же… мои тараканы, — я не нашел сказать ничего лучше.

— Во-первых, тараканы общие, Джин! — Сигма, воспользовавшись тем, что я проснулся и ей уже не нужно давить тараканов тихо, громко прихлопнула тапком очередного таракана, так что мне стало почти физически больно. — А во-вторых, они паразиты и отморозки. И душам нечего в них делать. Они от этого портятся.

— Кто? Тараканы?

— Души! Ты не знаешь, а я знаю.

И она лишила жизни еще одного таракана, уже почти убежавшего под шкаф.

— Ты садистка, — сказал я. — Оставь мне хоть парочку.

— Каких тебе? — деловито спросила Сигма, заглядывая в банку. — Тут еще остались детский писатель, капитан дальнего плавания, зубной врач и несколько продавцов и барменов.