Елена Горбачевская - Не имей сто рублей...

А несколькими минутами раньше на сцене появилось еще одно действующее лицо. Огромная собака серо-седого окраса, величиной почти с овчарку, возникла откуда-то из-за заборчика, отделяющего двор от огорода, и принялась лаять. Самое интересное, что пока я в совершеннейшем одиночестве общалась с кузнечиком, собака, очевидно, не усматривала в моем присутствии никакой угрозы, а стоило появиться девочке, как мохнатая вислоухая зверюга тут же стала качать права. А уж когда маленькая хозяйка вытащила во двор ведро с молоком, так псина уже готова была из шкуры выпрыгнуть от усердия. Очевидно, однозначно определила в моей персоне конкурента на получение молока. Так я же не задаром прошу, пятнадцать тысяч тремя пятерками в руке держу. Но, очевидно, собачка Маркса не читала и не знала, что такое товарно-денежные отношения.

— Помогите мне налить, пожалуйста! — попросила девочка.

Естественно, должен же кто-нибудь был придерживать бутылку! Но, только стоило мне пошевелиться, как зверюга выскочила через открытую калитку заборчика, ринулась на меня, а потом помчалась дальше, облаивать Сережу с Саней. Лишь минут через десять девчонке удалось водворить собаку за забор и закрыть калитку, но опасность этим не исчерпывалась, ибо на привязь посадить животное было практически невозможно, зверюга отвязывалась.

Что-то стало саднить возле колена. Холера ясная! Оказывается, собака, пролетая мимо, ухитрилась на ходу меня цапнуть, благо я была в шортах. Из свежей ссадины понемножку сочилась кровь, а вокруг разливался синяк, который обещал стать через какое-то время просто-таки украшением. Успешно конкурирующим с пластырными нашлепками.

Забирая молоко и возвращаясь к своим, я с сомнением посматривала на собственную ногу. Если все пойдет не так, как надо, а так, как обычно получается только у меня, то это может стать большой проблемой! Хотя девочка и утверждала, что собака не бешеная…

Больше всего, по-моему, испугался в этой ситуации Сережа.

— Возьми йод, прижги, а потом мазью помажь обязательно! — инструктировал он меня.

— Да ладно, ничего страшного, доедем до места, там не спеша и обработаю, а то уже скоро стемнеет.

Но он все-таки настоял на своем, и йодом меня залили.

Проскочив на полном ходу Мядель и не заметив ничего примечательного, мы повернули на запад, объехали озеро Мястро и свернули резко на юг, попав на узкий перешеек, разделяющий его и Нарочь. Удивительное дело! На некоторых участках ширина этого перешейка практически не превышает ширины дороги, и за узкой полоской камышей по обе стороны расстилается широкая озерная гладь. Будто на велосипеде прямо по озеру едешь!

Мы миновали пионерский лагерь, и по грунтовой неасфальтированной дорожке углубились еще на некоторое расстояние в лес. Полянка была просто чудесная! Высокие сосны оголенными корнями нависали над крутым берегом, чуть сзади между ними мелькали стройные березки, а перед глазами расстилалось озеро, другой берег которого виднелся лишь тоненькой темной линией на горизонте.

А нога начинала болеть все более и более конкретно!

Между тем мужчины стали ставить палатку, а я занялась ужином, который не представлял собой проблемы, благо день был солнечный и сухой хворост имелся в избытке. Причем, собирая его в надвигающихся сумерках, я трижды наткнулась на прекрасные боровики!

— Да, Ежик, боком тебе вышло это молоко, — резюмировал Сережка, прихлебывая чай.

— Причем тут молоко! — возмутилась я, нехотя отрываясь от вожделенной бутылки. — Я же не собачьего молока хотела, а коровьего! Я еще поняла бы, если бы меня корова боднула или, скажем, я в ее «лепешку» угодила…

— Ага, прямо как в анекдоте, — съехидничал Санька.

— В каком это еще анекдоте?

— Да про тебя же, про Ежика, — продолжал «почтительный» сын. — Ежик шел, шел, споткнулся и упал. И попал физиономией в коровью лепешку. «Надо же, хорошо, что вовремя заметил, а то ведь мог и наступить!»

— Ну, как, нога болит? — поинтересовался Сережа, вдоволь насмеявшись.

— Болит.

— А ты помазала мазью?

— Забыла. Сейчас помажу, — ответила я, выковыривая тюбик из походной аптечки.

— А, может быть, тебе все-таки к врачу надо? — продолжал муж. — Здесь ведь всякие санатории-профилактории есть, так что и врачи должны быть.

— Ага, чтобы мне назначили сорок уколов в живот? И как ты себе представляешь эту процедуру? Сидеть здесь все сорок дней или возить с собой ампулки, ломиться ежедневно в какую-нибудь сельскую амбулаторию со словами: «Видите ли, я тут немного бешеная, сделайте мне, пожалуйста, укольчик!»

— Можно проще, — тут же нашелся Санька. — Взять уколочный автомат с рожком на сорок шприцов и всадить их тебе сразу, очередью. Только тогда ты будешь ежиком наоборот, колючками вовнутрь. И потом для того, чтобы стать настоящим Ежиком, тебе придется выворачиваться наизнанку!

— Спасибо, сынок, за заботу, — только и ответила я.

— Не доставай Ежика, Санька. Он и так слишком дорого заплатил за свое удовольствие, — вмешался папа.

А тем временем закат уже догорел, и на Землю спустилась ее величество Ночь. Но спать совершенно не хотелось. Мы сидели у костра, время от времени перебрасываясь незначительными фразами, и любовались сполохами пламени.

Прикуривая от тлеющей головни (я всегда в походных условиях прикуриваю именно так, потому что так «вкуснее»), я задумалась о том, что именно огонь, извечный враг всего живого, сделал человека человеком. Потому, что где бы мы, люди, не были, как бы ни были тяжелы окружающие условия, мы всегда расслабляемся, сидя рядом с хищными, живыми огненными языками. Рядом с огнем нам комфортно и уютно. Будь это маленькая свечка, камин или костер. Разумеется, в определенных пределах, ибо к пожару мы относимся так же, как и все животные. Но вот такой, прирученный огонь — друг и лучший психотерапевт. Даже у Сережи на лице разгладились мрачные складки.

Интересно, как он, наш костер, выглядит с другого берега? Может быть там, в каком-нибудь санатории, сейчас гуляют люди, смотрят на далекое пламя на крутом сосновом берегу и слегка завидуют нам, романтикам-«робинзонам»?

…нужно было искать долгую дорогу к самому себе. Это было мучительно тяжело. Потому что было во всем его существовании нечто такое, о чем он старался забывать при первой же возможности. А сейчас ему предстояло все это вспомнить.

Воспоминание, пришедшее из самых отдаленных уголков его существа, пронзило сознание, словно раскаленная игла, словно мощный электрический разряд. Тот факт о себе самом, который он прятал в самых потаенных уголках сознания, вдруг выплыл и, как и всегда, поверг его в шок.. Потому что для него, живущего во всех временах, путешествующего как угодно в прошлое и будущее, была просто непереносима сама мысль зависимости от времени.