Array Журнал «Если» - Журнал «Если» 1993 № 03

Локридж вновь поднял голову. Ну уж нет, это были явно не сентябрьские звезды. Такое небо могло быть только в мае.

— Да, конечно, я лгала тебе, — невозмутимо сказала Сторм.

От высокого пламени разлетались искры; пахло дымом, и свет костра, словно на картинах Рембрандта, выхватывал из темноты загадочное лицо этой женщины. Ночь обступала их. Локридж, дрожа от холода, грел руки над углями.

— Но что мне оставалось делать? Ты бы не поверил, — продолжала Сторм. — Я бы только потеряла время, убеждая тебя. Но с каждым часом опасность возрастала. Если бы Бранну пришло в голову охранять эти ворота в Данию… Он, наверное, считает, что меня нет в живых. В нашей экспедиции было еще несколько женщин, и некоторые из них были изувечены до неузнаваемости в стычке с ним.

Измученный до последней степени, Локридж нашел в себе силы спросить:

— Значит, ты из будущего?

Она засмеялась:

— Я не ошиблась в тебе!

— Из нашего будущего?

— Я родилась спустя два тысячелетия после тебя.

Ее шутливое настроение исчезло, она вздохнула и вгляделась в окружающий мрак.

— Правда, я уже перевидала столько эпох и событий, что, подозреваю, во мне не осталось ничего от времени, когда я появилась на свет.

— А сейчас мы в том же месте, где вошли в туннель, так? Но в прошлом. Когда?..

— По вашему летосчислению, поздней весной 1827 года до Рождества Христова.

Почти четыре тысячи лет назад, подумал Локридж. Фараон властвует в Египте, правитель Крита ведет морскую торговлю с Вавилоном, храм Даро горделиво возвышается в долине Инда, а Древо Мира еще не дало ростка. Средиземноморье уже пользуется бронзой, однако в Северной Европе еще Каменный век, и этот дольмен сооружен совсем недавно народом, чья подсечно-огневая система земледелия истощила почву и заставила покинуть знакомые места. Он находится на земле, куда еще только предстоит прийти людям, называющим себя датчанами. И это за восемнадцать веков до рождения Христа, за столетия до появления на свет Авраама!

Факты не укладывались в голове Локриджа, по спине пробежал холодок. Он собрался с мыслями и спросил:

— Что это было… Ну там, где мы шли?

— Физическое устройство коридора времени тебе не понять, — сказала Сторм. — Допустим, это туннель, как бы накрученный на временную ось. Тому, кто находится в коридоре, кажется, что космическое, то есть внешнее время остановилось. Выбрав соответствующие «ворота», можно попасть в нужную эпоху. Через равное количество веков в туннеле имеются арки — вход в определенные годы. Промежутки между арками не могут быть меньше двухсот лет, иначе силовое поле будет слишком «размытым».

— Этот коридор ведет прямо в твой век?

— Нет. Он берет начало в 4000 году до Рождества Христова и заканчивается в 2000 году вашей эры. Через временное пространство планеты проходит множество коридоров различной протяженности. Некоторые «ворота» в разных туннелях совпадают по времени так, чтобы, переходя из одного коридора в другой, путешественник мог попасть в любой необходимый ему год. Например, чтобы оказаться в эпохе, предшествующей 4000 году до Рождества Христова, мы могли бы воспользоваться туннелями, известными мне в Англии или Китае. Они обслуживают этот год. А если необходимо пройти дальше, нам придется искать другие туннели.

— Когда же их… изобрели?

— За двести лет до того, как я родилась. Борьба между Хранителями и Реформистами уже началась, поэтому туннели вскоре вышли из-под контроля ученых.

В ночной темноте послышался вой волка. Крупный зверь зашевелился в кустах, ломая ветки.

— Видишь ли, — продолжала Сторм, — мы не можем допустить, чтобы началась тотальная война. Это стоило бы нам Земли, как когда-то стоило Марса.

— Так вы не знаете, что вас ждет в будущем? — поинтересовался Локридж, чувствуя, как сердце замерло в ожидании ответа.

Сторм мотнула головой:

— Нет. Когда-то давно мы решили отправиться в эпоху, которая придет на смену нашей. Но экспедиция встретила стражей, и они преградили путь. Какое оружие они применили, неясно, но все члены разведывательного отряда отказались даже думать о том, чтобы повторить попытку: при одной мысли об этом они впадали в кому.

За одной тайной скрывается новая, за ней — еще одна, понял Локридж. Ладно, с него достаточно сегодняшних забот, решил он и сказал:

— Ну хорошо, я, судя по всему, внесен в список сражающихся на вашей стороне. Может, ты мне скажешь, какая цель борьбы? Кто твои враги? — Он помедлил. — И кто ты?

— Позволь мне носить то имя, которое я выбрала в вашем веке. Мне оно кажется удачным [2] Сторм — по-английски буря, ураган (прим. перев.) . — Она помолчала и внезапно добавила: — Не думаю, что ты сможешь понять суть нашего противостояния. Между тобой и нами слишком много истории. Скажи, мог бы человек из прошлого понять те отличия Востока от Запада, которые сегодня разделили ваше общество на два мира?

— Думаю, нет, — признался Локридж. — На самом деле, и в наше время эту разницу осознают немногие.

— В обоих случаях, — подхватила Сторм, — налицо одни и те же разногласия. Потому что за всю историю человечества люди не могли сойтись в решении одного-единственного вопроса, который они часто извращали или вовсе не замечали. Суть спора нередко подменялась иными, малозначительными противоречиями, но даже в этом случае можно было увидеть вражду между двумя философиями. Я имею в виду — между двумя способами жизни и мышления. Способами существования. Вопрос от века всегда один и тот же: какова природа человека?

Локридж молчал. Сторм, не мигая, смотрела на Малькольма через костер.

— Жизнь, едва появившись, начинает защищать себя от догм, которые сама же и породила, — наконец сказала Сторм. — Планирование душит естественное развитие, контроль — свободу, беззастенчивый рационализм — эмоциональный порыв, машина — живую плоть. Если индивида и его судьбу можно запрограммировать, организовать, заставить поклоняться иллюзии совершенства — то не значит ли это, что один человек должен любой ценой навязать эту иллюзию своему собрату?.. Во все времена — одно и то же, один и тот же спор, бесконечный и жестокий. Он — в законах Дракона и Диоклетиана, в страстных идеях Конфуция, Торквемады, Кальвина, Локка, Вольтера, Наполеона, Маркса, Ленина, Че Гевары. Список можно продолжить.

Конечно, все не так просто и очевидно — не каждый из проповедников нового порядка был тираном; с другой стороны, многие, не признающие ни Бога, ни черта, как, например, Ницше, были деспотичны. Для меня ваше индустриальное общество — даже в странах, гордящихся тем, что называют демократией, — неприемлемо и ужасно.

Ибо я вижу конечный результат: тиранию не человека, так закона, не закона, так толпы, не толпы, так жестоких традиций. Вы, говорящие о демократии, больше всего на свете боитесь свободы — не для себя, для своего ближнего. Вам комфортнее общаться с машинами, чем друг с другом.