Валерий Алексеев - Школа одаренных переростков

Но Юрка предпочел более спокойный вариант, что не удивительно: ведь ему были известны мои мысли.

— Ну и как, посмотрел?

— Посмотрел. Какаду — он и есть какаду, просто другая расцветка.

— Молодец, — сказал Юрка и радостно захохотал. — Языкастый мужик. Не пропадешь. На зоне таких уважают.

Комплимент был очень лестный, но только глупцы отвечают на комплименты.

Поэтому я ничего и не ответил: просто перенес свой поднос на соседний столик.

В столовой было тихо, все ели молча, время от времени вопросительно поглядывая друг на друга. Стриженый, судя по выражению его лица, вел мысленную беседу с Соней и что-то ей внушал, а она виновато оправдывалась.

Надо же, подумал я, такая бойкая девчонка — и позволяет себя отчитывать.

Вдруг белобрысый Дмитриенко громко сказал:

— Да, золотко, но ты-то ему совсем не нравишься, вот в чем беда.

Лена фыркнула, а Черепашка уронила ложку в тарелку.

Я решил вмешаться: что такое, наших обижают.

Поднялся, подошел к Черепашке и сказал:

— Знаешь что? Здесь слишком много про нас с тобой говорят. Садись лучше ко мне.

Не поднимая глаз, Черепашка помотала головой, щеки ее стали совсем пунцовые.

— Да пойдем, пойдем, чего там, — сказал я и, не дожидаясь ее согласия, поднял ее поднос и переставил на свой стол.

Все переростки внимательно наблюдали за этим перемещением.

Три плюс два плюс два: сложилась новая реальность. Привыкайте, ребятки.

— Меня зовут Алексей, — сказал я, когда мы сели. — А тебя?

Черепашка с укором взглянула на меня, как бы желая сказать: "Зачем притворяешься? Ты отлично знаешь".

Но я же не видел ее вчера вечером, всё это были только предположения.

— Рита, — помедлив, ответила она.

— Давно ты здесь?

— Давно.

— Нравится?

— Ничего.

Ох, какие мы разговорчивые.

Ну, что поделаешь? Будем работать с тем материалом, какой есть под рукой.

— Что-то у вас здесь ребята недружные, — заметил я.

— Почему? — тихо отозвалась Рита. — Мы дружим.

— На каникулы домой ездила?

— Нет.

Мы помолчали. Рита, потупясь, ковыряла вилкой в тарелке.

Я подумал, что она сейчас заплачет. Это было бы совсем ни к чему.

— Послушай, а что они все как в рот воды набрали?

— Это они так разговаривают.

— А ты?

— Я не умею, — призналась Рита.

— Ну и что? Зато ты другое умеешь, — утешил я ее.

Черепашка взглянула на меня, и голубые глаза ее стали наполняться слезами.

И дернуло же меня за язык! Сам того не желая, я ей напомнил, как она пряталась у меня в углу, а потом, попискивая, убежала.

— В смысле — у каждого свои способности, — поторопился я объяснить. — Я тоже не умею… пока. Вот мы и будем с тобой как люди. А они пускай разговаривают как им угодно. Хоть молча, хоть на пальцах ног. А почему ты себе этот… хайер не делаешь?

— Не хочу.

— Правильно, я тоже. Ты в какой комнате?

— В пятой, — почти неслышно проговорила Черепашка и сморгнула ненужные уже слёзы.

— А я в седьмой. Значит, почти соседи. Приходи ко мне после обеда, поговорим. Кстати, здесь это можно?

— Что "можно"?

— Ну, вместе собираться.

— Конечно, можно.

— Тогда приходи. А то скучно.

— Лучше ты ко мне, — сказала Рита. — Я к мальчикам ходить не люблю.

"Вот оно как, — подумал я. — А что же ты делала в моей комнате?"

— Почему? — спросил я вслух.

— Да они сразу руки распускать начинают.

Я посмотрел на Черепашку повнимательнее. Нет, не такая уж она была невзрачная, и охотники руки распускать ей вполне могли встречаться.

Черепашка разгадала смысл моего взгляда с точностью до наоборот (как проявление обидного сомнения: "Да кому ты нужна?") и, покраснев, с вызовом добавила:

— А из своей комнаты я и выставить могу.

"Это называется: заходите, будем рады," — подумал я.

А вслух, естественно, сказал:

— Ко мне это не относится.

И сам остался доволен своим ответом. Толкуй как знаешь: то ли руки распускать не люблю, то ли выставить меня будет трудно.

Пока Черепашка обдумывала мои слова, я разглядывал своих товарищей.

Денис и Леночка уже кончили трапезничать и теперь просто сидели, глядя друг на друга. В смысле разговаривали. При этом по выражениям их лиц можно было уверенно сказать, что беседа не доставляет им радости.

Во всяком случае, рыженькая просто кипела от негодования.

— Ты еще пожалеешь об этом! — сказала она вслух.

Тряхнула зеленым гребешком, поднялась и, отпихнув ногой стул, пошла к выходу.

Белобрысый посидел, глядя ей вслед, потом перехватил мой взгляд.

— Ну, и что уставился? — надменно спросил он. — Сегодня твоя очередь мыть посуду.

Я вопросительно посмотрел на Черепашку.

— Это правда?

Сказал — и сам сообразил, что это моя очередная глупость.

Но Черепашка не засмеялась.

— Нет, неправда, — серьезно сказала она. — Это Диня так шутит.

После обеда я сбегал в бассейн, потом принял душ, надел спортивный костюм и отправился к Рите.

Дверь пятого номера была приоткрыта.

Черепашка сидела в кресле напротив двери и делала вид, что читает.

Строго взглянув на меня, она вставила в книгу закладочку и, закрыв, отложила в сторону. Это была "Крошка Доррит", которую я так и не смог дочитать до конца.

На Черепашке было темно-синее платье с белым пояском и белым шарфиком: в таких нарядах ходят по гостям и по театрам, но уж никак не коротают вечера в общежитии.

Комната у нее была такая же, как и у меня, только девчачья. Главным ее украшением была раздвижная ширма с цветочками, из-за которой выглядывало изголовье никелированной кровати с аккуратной горкой подушек в кружавчиках. На стенах развешаны были цветные открытки, в книжном шкафу, за стеклом, лежали вышитые салфеточки.

— Скукота здесь, однако! — сказал я, садясь рядом с ней. — Все попрятались, как тараканы, и сидят поодиночке. Хоть бы стенгазету выпускали!

— Почему поодиночке? — возразила Рита. — Они сейчас в Сониной комнате, там у них дискуссионный клуб.

— Ну, и что они обсуждают?

— Не знаю. Соберутся и молчат. Как эти… как сектанты. Я сначала ходила, а потом перестала. Какой смысл ходить, если они от меня скрывают.

— Что скрывают?

— Откуда я знаю? Соня раньше часто ко мне приходила, а теперь говорит, что со мной опасно общаться. А я не болтливая. Просто я мысли прятать не умею. Петров бился-бился со мной — и перестал.

— Зато ты исчезать умеешь.

Рита промолчала.

— Послушай, — спросил я, — а это трудно — исчезать?

— Легче легкого.

— Исчезни, пожалуйста, — попросил я.

Она взглянула на меня — и исчезла. То есть совершенно пропала, ни облачка.

Потом появилась снова.

— Высший класс! — сказал я. — А как ты это делаешь?

— Очень просто. От меня свет перестает отражаться. Проходит насквозь.