Артем Абрамов - Чаша ярости: Мой престол - Небо

Он так же тяжко, как и сел, поднялся из кресла, как будто сложно ему было справиться с неожиданно ставшим огромным собственным весом, и пошел в глубь дома, шаркая подошвами по деревянному полу. Только сейчас Мари отчетливо поняла, что хозяин - стар.

– Ужин, сеньоры, - возвестил Мигуэль. И из дальних дверей вереницей пошли в холл белополотняныс официанты с блюдами над головой.

– Да уж какой там ужин, - озадаченно сказал Иешуа. - Спасибо и на добром слове, а нам - пора.

Он встал и, не дожидаясь спутников, пошел в темноту ночи, где белыми фосфоресцирующими фантомами стояли утренние "хаммеры".

Его догнала Соледад, схватила за руку, умоляюще крикнула:

– Подождите, Мессия, не уходите. Вы же правы, правы! Вы все сделали правильно! Отец убивает людей, я много раз говорила ему это, я хотела уехать, а он не разрешал, мне здесь плохо, тяжко, вы не верьте ему, он не понимает, не хочет понимать: чем меньше в мире наркотиков, тем мир чище. Это, наверно, как болезнь: надо лишь перемочь, переболеть... - Иешуа слушал участливо, а она сбилась, заплакала, уткнулась ему под мышку, проговорила глухо: - Я, наверно, дура набитая...

Иешуа ласково, как малого ребенка, стал гладить ее по черным шелковым волосам.

– Ты не дура. Ты - умная. Тебе всего лишь не хватает крупицы силы решиться. На что - не знаю. Это будет твое решение, и только твое. Я дал тебе эту крупицу. Решай...

Отодвинул ее, поцеловал в лоб и нырнул в душное туловище "хаммера". И Мари - следом, и отец Педро не задержался.

Ощущение у них было - как дерьма наелись. Почему, кстати, - совсем непонятно. Хотя про Иешуа этого не скажешь: держался, как всегда. Только молчал. Но он вообще часто молчал. Падре о том мог не знать, а Мари привыкла не первый день вместе. Пока добрались до Медельина, как-то пришли в себя, примирились с ситуацией. Мари даже сумела объяснить себе свое состояние. Там, в Нью-Йорке, перед ними плясал и кривлялся истинный злодей, не скрывавший своего злодейства, гордившийся им и не умевший раскаяться за содеянное с детьми. И злодейство его было очевидным, зримым: сломанные, изуродованные дети реально и страшно шли за Мари, шли мимо Мари, садились в сверкающие разноцветными огнями кареты "скорой помощи", пропадали, во тьме. Так что - поделом ему, татю!.. А здесь она видела старого человека, вежливого, неглупого, гостеприимного, да убийцу, но жертвы его были далеко, и оттого злодейство Гонсалеса как-то размывалось, стиралось, казалось абстрактным. Чем страшен добрый дедушка, даже если знаешь, что он по ночам кушает чужих детишек?.. А для Соледад - страшен. Собственный отец! И, пожалуй, вот этот прощальный бег девушки более всего и убедил Мари в том, что все сделано Учителем верно, нечего сопливиться и пускать слюни.

Хотя Соледад следовало бы быть поскромнее... Когда выходили из машин у "Интерконтиненталя", отец Педро спросил осторожно:

– Что теперь будет, Мессия?

– Надеюсь, пообедаем и одновременно поужинаем, - ответил Иешуа. - А вам, падре, стоит собрать свои вещи, если вы не раздумали идти со мной. Да и, строго говоря, здесь вам делать больше нечего...

Поужинали, конечно. Ригерт расстарался.

В полночь канал Си-эн-эн прогнал толково смонтированную картинку - минут на пятнадцать, да в придачу диктор сообщил о непонятных волнениях на кокаиновом рынке. Ригерт вызнал подробности, помчался стучать депешу в Бюро, а спустя час вернулся в отель и вывез гостей огородами на тот же заброшенный аэродромчик, где уже вовсю гонял пары военный борт, спешно присланный из Боготы за Мессией.

– Прилетаете в Боготу впритык к парижскому рейсу, - наставал он Иешуа, Мари и отца Педро, которому, как и всякому порядочному нищему, собраться оказалось - только подпоясаться. - Вам снят весь салон первого класса. С вами полетят двое сопровождающих, ребята очень умелые и хитрые, доверьтесь им. Ну а в Париже вам уже все станет по фигу. Колумбия останется сном. Дурным. Так, Мессия? Ведь впереди - новые свершения, да?

Он радовался моментальной победе над кокаином, как детеныш малый.

– Чего радуетесь, Марк? Вы же без работы остались, - заметила ему Мари.

– Хотелось бы, - вздохнул он, - да, боюсь, работы мне до конца дней хватит, И большая ее часть - здесь: не дать возродиться кокаиновому рынку. Ваш же босс, милая, не поступит к нам в Бюро на службу. Это сегодня его боль наркота, а завтра - что заболит? Бог знает... Так что не жалейте меня пожалейте себя. С таким боссом скучать не придется...

Бюро не умело всерьез бороться с наркотиками, но зато замечательно устраивало путешествия заезжим пророкам. И поэтому в аэропорту Боготы действительно был двухэтажный "боинг", и в нем - просторный, кожаный и мягкий первый класс, и крепкие ребята на задних креслах, главная цель которых была в том, чтобы не пускать в салон фанатеющих пассажиров бизнес-класса и эко-ном-класса, и стюардессы - более испуганные, нежели восхищенные наличием в салоне такого знаменитого пассажира, и записочка, переданная пилотом прямо в руки Иешуа.

И слова Иешуа пилоту:

– Конечно, зовите! Немедленно!

И тоненькая фигурка Соледад Гонсалес, возникшая на пороге салона.

И ее слова:

– Я решила. Учитель!

Пауза. Немая сцена. Салон первого класса в "Боинге-949" был большой, места хватило всем, включая новоприбывшую.

Иешуа к случаю пошутил или всерьез сказал - кто его, кроме чего самого, разберет:

– Теперь вас четверо у меня. Не хватает еще восьмерых.

Что он имел в виду? Двенадцать апостолов? Но Крис, допустивший такое предположение, не мог с ним согласиться, несмотря на всю его лестную привлекательность: среди евангельских , двенадцати не было женщин. Мария из Магдалы - да, мать Мария тоже да, но они - лишь спутники, но не апостолы. Хотя... Kpис был готов принять за исходное: другое время - другие нормы. Тем более что не им, не ученикам, эти нормы устанавливать: это прерогатива Учителя. Захочет - бродячую кошку в ученики возьмет, если она, к примеру, кошка то есть, - паранорм, владеет телепортацией и склонна по ночам левитировать над помойками...

Мари - пока готовились к взлету, набирали высоту, заправлялись холодным и колким шампанским "Крюг" урожая пятьдесят первого года, говорили о незначащем, ни разу не вспоминая происшедшее в Колумбии, - все это время Мари внимательно поглядывала на Иешуа и на Соледад, пытаясь с помощью того, кто внутри, обнаружить некую опасность ее появления в общей компании. Странно, но она, как и Крис, подумала о кошке: не пробежит ли черной кошкой эта, бесспорно (тут Мари была честна с собой), красивая девица с черными, тяжелыми, до пояса волосами, с кошачьими раскосьми и, кстати, желтоватыми глазами между Иешуа и остальными. Под остальными она, разумеется, имела в виду себя. Не Криса же и не отца Педро... Но Иешуа по-прежнему был ровен со всеми, даже с охранниками, мертво занявшими задние кресла, а Соледад ни к кому не навязывалась, сидела мышкой, переживая свою вновь обретенную решимость. Мари - что! Она вон с малых лет вне дома, она родителей раз в году по обещаниям видит, поэтому и отношения у них - лучше некуда. Пусть раз в году, но зато счастья родителям - на целый год вперед. А эта девочка - домашняя, книжная, музыкально-рояльно-скрипичная, мамина-папина, в деньгах купающаяся, на вид мягкая и податливая, а вот ведь есть в ней жесткий стерженек! Ну, пусть пока не стальной, не титановый, но не согнулся, когда пришла пора уйти с порога отчего богатого дома. Иешуа помог? Но Иешуа и ей, Мари, помог - хотя бы тем, что явился в мир и дал ей дело. И Крису помог, и отцу Педро, и кому еще поможет - как сосчитать и, главное, для чего? Хотя цифра названа: восьмерым еще - точно. Интересно: кто они будут, если будут?.. А тот, кто внутри, на появление Соледад никак не реагировал, спал сладким сном, и Мари потихоньку успокоилась, смирилась, даже снабдила девушку замечательной жетельной резинкой "Orbit no sugar", которая, как вольно утверждает реклама на ти-ви, заменяет дантистов и зубную пасту.