Фантастика, 1962 год

Я предложил ей пойти со мной в кино.

– На какую картину? - спросила она..

– На любую. На плохую. На хорошую. Мне хочется побыть вместе c вами.

Девушка улыбнулась. Это была довольно обычная девушка. И улыбалась она чуточку жеманно.

Но в эти минуты она мне казалась остро, необыкновенно прекрасной.

– Как вас зовут? - спросил я.

– Валя.

– А где вы работаете?

– Ну вот, целая анкета. Работаю на заводе “Светлана”. Есть еще вопросы?

– Все, - сказал я. - Больше вопросов нет. А теперь просто поговорим.

– О чем?

– Не знаю. О земле. О вас. О сердце. Об этих кленах. Как здесь хорошо!

– Вы что, приезжий?

– Нет, здешний. Здесь родился и вырос.

– Наверно, куда-вдбудь уезжаете? И надолго?

– Вы почти угадали.

– Нд целину?

– Дальше.

–За границу?

– Еще дальше.

– В космос, что ли, улетаете? Но что-то не похоже.

– Почему не похоже?

– Вид не тот. Наружность. - Она с любопытством посмотрела на меня. - Да и в очках. Очкарик. Зрение неподходящее. Летчики и космонавты в очках не ходят. А вы очкарик. - Она повторила - видно, ей понравилось это слово.

Мне оно тоже понравилось, и я тоже повторил: - Очкарик. Это верно. А откуда вы знаете, что очкариков бракуют?

– Все это знают. А если очки разобьются?

– Это верно. Об этом я и не подумал. Им никак нельзя разбиваться. Хотите мороженого?

– А в кино?

– В кино как-нибудь в другой раз. Времени у меня в обрез.

– Когда же в другой? Вы уезжаете или передумали?

– Нет, не передумал. В другой раз уже не придется. Это верно.

Мы зашли в погребок на Невском у Садовой, и я заказал две порции мороженого.

– Так куда же вы едете, очкарик? Секрет?

– Нет, не секрет. Я, собственно, не еду, но это все равно.

– Какой-то вы непонятный. И грустный, будто что-то потеряли. Паспорт? Билет? Деньги?

– А вам приходилось терять?

– Сколько раз.

Я посмотрел на девушку. Теперь она казалась мне еще прекраснее. Она что-то рассказывала, но я не слушал и смотрел на нее не отрываясь.

– Что вы так смотрите?

Она вся зарделась.

– Мне хочется насмотреться. Вот уже несколько дней я только и занимаюсь тем, что смотрю на людей, на вещи, на дома, на улицы, чтобы запомнить.

– А зачем?

– Сам не знаю, для чего. Когда ложишься спать, ведь ничего не запоминаешь, знаешь, -что утром проснешься и все будет рядом с тобою - друзья, привычные вещи, весь твой мир. Но этот сон будет слишком продолжительным - не ночь, а несколько сот лет.

Девушка с тревогой посмотрела на меня: что с ним, бредит он, что ли? По-видимому, ей было жаль меня.

– Вы случайно не больны? Давно бюллетените?

– Нет, совершенно здоров.

– А почему такое говорите?

– А, видите ли, я артист. Должен исполнять роль в одном научно-фантастическом фильме. Вот я и приучаю себя к чyствам, которые никому и никогда не довелось иcпытать.

Девушка еще раз посмотрела на меня, но уже без тревоги. Все стало на свое место. Я - артист.

Артист и должен вести себя не так, как ведут другие люди. Теперь ей не казалось странным, что я смотрел на нее, словно впервые видел девичье лицо.

– И все-таки вы странный, - сказала Валя.

– Возможно, - ответил я. - Но странным меня делает роль. Я ведь должен изображать существо, прилетевшее на Землю с другой планеты. Существо это видит все здесь впервые, по-настоящему впервые, словно только что родилось на свет.

– Понимаю, - говорит Валя. - Это когда в первый раз я смотрела телевизор. Как кино, только помельче и похуже.

Нет, девушка не понимала меня. Она жила на земле, только на земле.

Мы вышли из погребка.

– Мне домой надо, - сказала Валя. - Подруга должна прийти на примерку. Я ей шью платье.

Она зевнула. Зевнула откровенно. По-видимому, ей стало скучно со мной.

– Разрешите мне вас проводить?

– Мне на Выборгскую.

– Ну что ж. Чем Дальше, тем лучше. Хочется побыть с вами.

– Странный. Очень странный вы. А мы еще увидимся?

– Нет. Не увидимся.

– Значит, вы действительно куда-то уезжаете? И надолго?

Я промолчал. Мы прошли весь Литейный, перешли мост и на улице Лебедева остановились.

– Не уходите, - сказал я. - Постойте.

– Я не ухожу, - сказала Валя.

Минут десять, мы стояли рядом. Должно быть, девушка что-то разглядела во мне, то, чего не видела раньше.

– Нет, вы не артист.

– А кто?.

– Не знаю. Может, и в самом деле летчик или какой испытатель.

– А откуда вы догадались?

– Артисты такими не бывают.

Я взглянул на ручные часы. Мне нельзя было больше задерживаться.

– Прощай, Валя, - сказал я девушке. - Прощай.

Я крепко поцеловал ее в губы. Было слышно, как стучало ее сердце. Затем я круто повернулся и быстро пошел от нее.

– Очкарик! - тихо произнесла она мне вслед.

Я не оглянулся и прибавил шаг.

– Очкарик! - звала она, чтобы я вернулся.

Я шел быстро-быстро.

– Очкарик!

И мне казалось, что голос девушки донесся откуда-то издалека, пробившись сквозь бездонное расстояние, уже разделившее нас, разделившее навсегда.

Навсегда! Всю выразительную силу этого слова, весь его бесконечно глубокий и трагический смысл мог почувствовать только человек, которому, как мне, удалось познать две эпохи и соединить их своей собственной жизнью.

– Очкарик!

Сколько раз я пробуждался ночью или на рассвете, когда все спали (кроме бессонных роботов), слыша девичий голос, звавший меня. Он звал меня оттуда и к себе туда, и так, словно можно было повернуть какой-нибудь рычаг и вернуться в свой утраченный век.

– Оч-ка-ри-ик!

Но рычага не существовало.

Сколько раз она, Наверное, вспоминала меня и искала в уличной толоё, надеясь встретить. Но я больше не встретился с рей. Ведь время необратимо.

И все же девичий голос звал меня сквозь сон, сквозь стены и сквозь столетия, звал настойчиво и протяжно. И в эти тревожные часы я не мог сидеть в гостинице, меня тянуло туда, где много людей.

Гостиница со всеми своими техническими новинками была, в сущности, архаическим учреждением.

Ею пользовались люди старомодных вкусов. Да и кто на Земле нуждался в гостинице, кроме жителей космических станций и новоселов с Марса и Венеры и других планет солнечной системы? Ведь для всех, живших на Земле, слово “расстояние” утеряло всякий реальный смысл из-за бешеной скорости передвижения.

С новоселами Венеры и Марса, с жителями космических станций, прибывших на Землю по какимнибудь делам, я встречался в вестибюле или в ресторане, учреждении тоже архаичном и существовавшем скорее ради традиции, чем для удовлетворения насущных потребностей. Каждый мог поесть в своем номере,” пользуясь услугами автоматов, но людей, проживших по нескольку лет в космосе в безлюдных вакуумах, среди холодных бездонных пространств, тянуло в веселую шумную компанию, где можно послушать музыку” потанцевать, ощущая милую сутоаоку и радуясь легким, лишенным заботы минутам. Меня тоже тянуло в ресторан, в суету и в Шум. Вокруг были люди, но большей частью молодые и сильные, веселые и мужественные. Казалось, они принимали меня за одного из своих, и мне это было приятно.