НФ: Альманах научной фантастики 36 (1992)

Словом, все стало Путинцеву ясно, для очистки совести поставил на машину задачу. Комп, естественно, выдал не более обнадеживающие результаты.

Упрямый Путинцев все же не распрощался ни с досужими вымыслами, ни с диваном, даром что шкала дареных весов все сдвигалась в известную сторону. До дивана своего доползал после полного трудов дня в институте, где вдобавок к плановой теме выбил-таки себе партию лабораторных крыс и плюс к ним лаборантку для проверки на опыте кое-каких диванных находок. Нет, Обломовым от дивана не пахло.

Половине подопытных они снизили температуру тела, воздействуя на отдел мозга, где находится ее регулятор, тогда как другая половина служила для сравнения и контроля. Охлажденные на несколько градусов особи старели заметно позднее и жили дольше, только помилуйте, что это была за жизнь, вялая, как при замедленной съемке. Притом зверьки неоспоримо тупели. Это проявилось в особенности наглядно, когда крыс из обеих групп запустили в общую клетку. От своих нормальных собратьев охлажденные отставали во всем, не успевали ни поесть, ни попить, ни снюхаться с самкой, ни сообразить, где выход. Продленная молодость оборачивалась для них проигрышем!… - и такой путь, по мнению Вити, тоже не устраивал человечество, не о крысах же он пекся.

Однако, вопреки очевидности, будоражило ощущение, что разгадка где-то вблизи. Вокруг да около бродит. Некий внутренний голос упрямо ему это твердил, заставляя снова и снова прокручивать в мыслях все с начала и до конца и обратно с конца до начала.

Постоянное охлаждение - нет! Чересчур велика плата за это. Если все же прерывистое… Только не на зиму, не на сезон… на то время, которое так и сяк пропадает… Есть такие потери в человеческой жизни? Ежедневно! Еженощно, точнее! Когда бы сонную треть жизни удалось вычеркнуть из нее, начиная с рождения, Вите не было бы еще тридцати! Тоже, верно, не отрок, но помолодел бы бесспорно.

Наконец-то Путинцев четко сформулировал для себя: анабиотик типа снотворного, вот что нужно!

Он вскочил от возбужденья с дивана. Ужо Ленке придется попрыгать!

Препарат подходящий подобрал скорее, чем думал. К чертям крыс. Пересчитав потребные дозы, предпочел испробовать их на себе. Ясное дело, никому ни гу-гу, Ленке в первую очередь, такую волну погонит!… В один прекрасный вечер, занятый у нее, приступил.

Чего-то он, по-видимому, все-таки недоучел. С определением дозы, увы, перебрал малость. Уснуть-то по-сурочьи уснул, не дожидаясь Ленкиного возвращения, Да в себя пришел утром благодаря вызванной ею неотложке…

На Ленке лица не было, пока врач над ним колдовал, но стоило медицине, сделав дело, уехать, дала волю эмоциям.

– Ну ты, Путинцев, дошел! Достукался, довалялся! Считай, звоночек тебе прозвенел, суди сам, не слишком ли рано?!

Он еще блаженно потягивался, не вставая, хоть очухался, можно сказать, вполне, правда, в толк не мог взять, с чего, собственно говоря, весь этот сыр-бор, гвалт, самум и по какой причине они оба опаздывают на работу.

– В институт я уже позвонила, - отмахнулась она, - и к тебе, и к себе, - и неожиданно припала к нему губами, пересоленными, как невымоченная селедка, - теплый, тепленький… ну и напугал ты меня, Витютя!…

Тут, похоже, забрезжило, начал догадываться, что стряслось, однако виду не подал, прикинулся, будто бы невдомек.

– …Я пришла вечером, ты уж дрыхнешь, ну я и легла, не в диковинку у нас стало… как там, Витя, ни спорь, охлаждение между нами… а под утро нечаянно тебя тронула, прикоснулась, а ты как ледышка, и не могу добудиться, Витя, милый, что ты вытворяешь с собой… с нами… не хочу быть вдово-ой!…

От рыданий Ленкиных стало совестно невмоготу, потеряв хладнокровие, он рискнул ей открыться в надежде ее успокоить и, кто знает, может быть, даже увлечь… в напрасной, как выяснилось, надежде.

– Только этих еще завихрений недоставало, героических опытов на себе!… - взвилась Ленка.

Никакими доводами не удавалось ее пронять, заявила даже, что, случись подобное у нее на работе, руки-ноги поотрывала бы такому горе-герою, ни больше ни меньше.

Вите, впрочем, не рискнула поотрывать, несмотря на то, что он от своих завихрений не отступался.

Более того. Вскорости стал без опаски вставать на подаренные ею весы. Не то чтобы постройнел заметно, однако же превозмог предательское уползание шкалы.

Еще через какое-то время и его потянуло в паре в Ленкой чуть свет порысить, а вечерком побултыхаться в бассейне, а затем и она, в свой черед, попросила дать для пробы глотнуть на сон грядущий таблетку Эксперимент расширился, таким образом.

Впрочем, оба отдавали себе отчет в ограниченности испытываемого препарата, в том, что он обладает не более чем тормозящим эффектом, Путинцев так его и назвал - метаторм, по науке. В просторечии же раствор, из коего приготовляли таблетки, именовался по-шоферски: тормозная жидкость.

Половинчатое, в сущности, средство. Паллиатив. Дабы двинуть вспять процессы старения… механизмы обмена, по идее, требовалось - в переводе с биологического языка на физический - обратить ось времени… Всего-навсего! Не тормозить, а включить задний ход. Перед нами чисто транспортная проблема, уверял друзей Витя Путинцев. Перебраться в сжимающуюся Вселенную.

Въезжая в новую квартиру, бухгалтер Петров чувствовал себя счастливейшим человеком на свете. Собственно, квартира была вовсе не новая, а как раз наоборот - старая. Но в этом-то и состояла вся прелесть.

Затаскивая свои тючки и чемоданы по широчайшей винтовой лестнице на третий и последний этаж, Петров буквально физически ощущал, как его начинает обволакивать тихое и немного грустное очарование старинного московского особняка. Чудился запах пожелтевших книг, отблески розовых восковых свечей, шуршание кринолинов. С чердака явственно доносилось звяканье шпор.

Дом поражал безлюдьем в эти вечерние, обычно оживленные часы. Не прыгала по ступенькам детвора, не громыхали гулкие жестянки почтовых ящиков. Не пели, не кричали, не плакали. Даже лифт - и тот не грохал створками по той простой причине, что в доме его не было.

За высокими скрипучими дверями, безусловно, текла какая-то жизнь, но Петров ее не ощущал. Ему казалось, что он - хозяин огромного пустого замка, и фантазия помимо воли населяла комнаты и коридоры ушедшими в прошлое обитателями.

А с фантазией своей Петров бороться положительно не умел. К сорока годам он пришел к твердому убеждению, что в мире есть всего лишь две вещи, бороться с которыми человеку не под силу: фантазия и тараканы. И то и другое при внешнем различии одинаково неистребимо.

На службе Петрова, как ни странно, побаивались. Старик Стаканов-Скрипкин - счетовод с дореволюционным стажем утверждал, что Петров не так прост, как хочет казаться. Мол, бухгалтер-мечтатель - явление в природе настолько невероятное, что за этим кроется не иначе как карьеризм высочайшего артистического класса.