Николай Горькавый - Теория катастрофы

— Кто вас прислал? — строго спросил он, заподозрив неумный розыгрыш какого-нибудь студента-шалопая. Да ещё на голове у этой девицы чёрт знает что!

— Я прочитала ваши статьи в «Физикл Ревю», — терпеливо сказала девочка, — и мне непонятно, почему вы не довели свой эксперимент до конца — ведь его идея выглядит просто блестящей! По-моему, там осталось лишь достичь глубокого охлаждения рабочих кристаллов. Правильно?

Это профессора доконало (чайник продолжает насвистывать странные речи и даже перешёл на комплименты!), и он ошарашенно сел на стул. Тут до него окончательно дошло — ЧТО с таким сочувствием спрашивает девочка. Профессор вытаращил глаза, не выдержал и просто сошёл с ума — его захлестнуло злостью и понесло. Стыд! Стыд! Старый, опытный человек стал жаловаться на жизнь какому-то ребёнку! Уж лучше с чайником разговаривать — позору меньше.

Но девочка слушала пылкую и обличительную речь профессора Лвина внимательно и перебила его всего два раза, сказав:

— Не нужно объяснять про поляризацию гравитационных волн… (Профессор едва успел удивиться — и понёсся дальше.)

— Я знаю, что такое эффект Мёссбауэра, продолжайте об установке… (Профессор уже почти не удивился и ласково посмотрел на девочку.)

Лвин закончил свою горькую историю и костлявым веснушчатым кулаком бессильно погрозил ободранным стенам:

— У-у, проклятая дыра, где даже мотка провода не выпросишь!

— А сколько вам нужно времени и денег, чтобы завершить эксперимент? — спросила девочка, но профессор уже очнулся и стал сам себе омерзителен за слабость словесного недержания. Так поутру ещё не совсем пропивший мозги пьяница горько сожалеет о вечерних алкогольных откровениях с совершенно незнакомым человеком.

Но странная девочка настаивала:

— Сто тысяч? Двести?

Профессор встал и сухо, заканчивая разговор, сказал:

— Триста тысяч долларов плюс год и пятеро помощников. И им зарплату.

Девочка явно расстроилась, как злорадно отметил профессор, и спросила:

— А если уровень энергии высокочастотного гравитационного излучения на много порядков выше обычных оценок, то нельзя ли упростить установку и поставить эксперимент быстрее?

Профессор снова удивился, задумался и сказал:

— Если пренебречь всей усилительной частью установки… и уменьшить приёмную антенну, то можно сделать за полгода, но тогда нужен другой силовой блок, а это ещё пятьдесят тысяч… Зачем вы об этом спрашиваете, милое дитя?

— Профессор Лвин, я предлагаю вам перевезти всё оборудование в Шрёдингер, в Гринвич-Центр, и провести эксперимент там… финансирование получите любое, какое нужно, и на вас будет работать десять или двадцать человек — сколько запросите. Только сроки нужно максимально ускорить.

— Кто вы?! — Профессор не выдержал такого издевательства и взорвался. — Что за чепуха! Оборудование принадлежит университету, перевозка его обойдётся ещё в копеечку! Что за Гринвич-Центр? Ни разу не слышал!

Девочка кивнула.

— С администрацией университета разговор состоялся ещё вчера. Ректор с радостью согласился продать «весь гравитационный хлам», как он выразился, за семьдесят тысяч. Теперь всё в ваших руках, профессор…

Пока профессор слушал этот тонкий свист говорящего чайника, девочка что-то выписала в книжечке и подала профессору красивую бумажку. Конфетный фантик?

— На первые три месяца. Половина — как компенсация вашего переезда и ваша зарплата, вторая половина — на служебные расходы. Не экономьте на закупках, время важнее всего. Робогрузчики придут в лабораторию завтра в девять утра. Все ваши вещи перевезут и разместят в том же порядке. Если хотите, то даже пыль на бумагах будет сохранена…

— Пыли не надо… — растерянно сказал профессор.

— Подумайте не спеша, — сказала девочка, протянув ещё какую-то карточку, — если вы не согласны, то позвоните по этому т-фону и отмените перевозку, а чек порвите.

Профессор не мог вымолвить ни слова, но бумажный фантик инстинктивно сжал покрепче.

— Я в вас верю, профессор Лвин, — негромко сказала девочка, вставая, и профессор, старый дурак, почему-то почувствовал гордость. — Если вы добьётесь успеха, я сразу учреждаю новую научную премию. Она будет гораздо больше Нобелевской, а вы будете её первым лауреатом.

Девочка ушла.

Профессор немного посидел, сердито пыхтя и поглядывая — то на закрывшуюся дверь, то на переливчатый чек, расплывающийся в далеко отставленной руке — и куда задевались очки? — а потом захохотал как сумасшедший:

— Конечно, это розыгрыш старого Биффа!

Он позвонил, и на экране появился сморщенная образина Бифф.

— Старый козёл, ты меня в гроб вгонишь своими шуточками! — заорал сердито профессор.

— Какими шуточками?

— Вот такими! — Лвин помахал радужной бумажкой.

— Не понимаю тебя… положи на сканер, — попросил Бифф.

— Да ладно, — сказал, остывая, профессор и автоматически швырнул чек на стеклянную панель, — я уже почти не сержусь… И где ты раскопал такую артистку? Отличный розыгрыш! Я слышал про этот ваш клуб шутников…

Бифф внимательно всмотрелся в чек и поднял — сначала брови на середину лба, а потом — глаза на Лвина.

— Ты получил грант на свои исследования? — с изумлением спросил он.

Профессор поперхнулся от злости и свирепо вытаращил глаза. Это уже слишком! Шутка зашла слишком далеко! Он отключил экран, не прощаясь. Но что-то его зацепило в морщинистой морде профессора Биффа.

Лвин быстро соединился со своим банком. Чек продолжал лежать на сканере.

Служащий в галстуке — солидный банк, без роботов! — быстро пощёлкал клавиатурой и вежливо спросил:

— На какой счёт вам положить эти деньги? На текущий или сберегательный?

— Сколько там? — слабым голосом спросил профессор.

— Два миллиона золотых долларов! — позволил себе чуть-чуть удивиться служащий.

Ошеломлённый профессор то ли пискнул, то ли присвистнул и невежливо прервал связь. Нашёл и лихорадочно напялил очки и, не веря своим глазам, стал рассматривать переливающуюся бумажку. Потом Лвин схватил изящную голографическую визитку, валяющуюся на столе. На ней были написаны только три слова:

КОРОЛЕВА НИКОЛЬ ГРИНВИЧ

и номер т-фона: 703-703-703.

Профессор свирепо хлопнул себя по лбу, вскочил как ошпаренный и подбежал к окну в тёмную осень. Посмотрел наружу невидящими глазами, потом резко повернулся на месте, тяжело дыша.

Вдруг он застыл и удивлённо схватился за колено. Нога совсем не болела.

Атмосфера в кабинете Никки была накалена, но не из-за жаркого светила, подползающего к правой раме окна.

На мониторе маячила хмурая физиономия под давно не бритой лысиной. Детектив Спенсер перевёл глаза с Никки на сидящего рядом с ней Джерри и сказал: