Дугал Диксон - Человек после человека

Эразм Дарвин восславлял известняковые горы как «огромные памятники былой радости жизни», тем самым в каком-то смысле предвосхищая выдвинутую Джимом Лавлоком теорию Гайи — всей совокупности земной жизни в качестве гомеостатического организма.

Чего не хватало Эразму Дарвину, так это доказательства его теорий, зуба, найденного миссис Мэнтелл и всех прочих свидетельств длительной и непрерывно продолжавшейся на протяжении миллионов лет жизни, которые последовали вскоре за первыми описаниями Оуэна. Поскольку геология продолжала отодвигать в прошлое возраст пород, это было доводом в пользу выкладок, которые поддерживали теорию эволюции, выдвинутую внуком Эразма, Чарльзом Дарвином. Должно быть достаточно времени, на протяжении которого могла бы разыгрываться вся великая драма жизни. Палеонтология постепенно одержала победу — путём долгого и кропотливого накопления фактов множеством людей, фактов, изученных в большей или меньшей степени.

Теперь мы знаем, что жизни на планете не менее 2500 миллионов лет, если иметь в виду, что общепринятый возраст Земли — немногим более 4500 миллионов лет.

Мне повезло, когда мальчиком семи лет от роду я получил объёмистую книгу под названием «Сокровищница знаний» . Оттуда я впервые узнал об эволюции и эпохах, предшествовавших нашему времени. Я был настолько захвачен рассказами о возникновении Солнечной системы, о зарождении жизни, о динозаврах и о первых людях — похожих на нас, и не похожих — что, будучи в начальной школе, я давал уроки по этому предмету, по одному пенни за урок. Хотя я не помню, чтобы мне когда-нибудь платили, но я вспоминаю удовольствие, с которым мы все рисовали бронтозавров и косматых неандертальцев.

Эта любимая мною книга всё ещё хранится у меня. Она была издана где-то около 1933 года (точной даты в ней не указано). В ней нигде не приводится возраст различных эпох истории прошлого. Он всё ещё находился под вопросом в те годы, до открытия метода углеродного датирования и понимания ядерной природы солнца. На протяжении отрезка времени, равного одной человеческой жизни, мы прогрессировали от того туманного представления до знания того, как возникла сама вселенная (или веры в то, что мы это знаем) — хотя в отношении первых нескольких секунд этого события остаются некоторые сомнения.

Пока мы не смогли заглянуть в прошлое, пока прошлое не стало рассматриваться как история непрерывного развития или изменения, с изменчивостью видов, которую это подразумевало, будущее оставалось чистой страницей. У него не было никакого правдоподобного отражения. Мы можем увидеть это, если прочтём романы о будущем, написанные до того, как теория эволюции стала реальностью в человеческом сознании. Будущее походило на настоящее, не более того.

Действие романа «Последний человек» Мэри Шелли (1826 год), например, происходит в конце двадцать первого века. Это смелый ход, и действие оживляют путешествие на воздушном шаре и революция в Англии; но турки всё ещё причиняют ущерб на восточной оконечности Европы. Когда чума начинает стирать с лица Земли всё человечество, не делается никакой попытки обезвредить болезнь или сделать прививку, хотя это было бы разумным суждением в 1820-ых годах. Роман полон интересных отражений; однако здесь нет движущей силы, которой могла бы снабдить эволюция.

Только в 1895 году читатели смогли получить первый роман, который несёт оттиск эволюционной идеи, как вафля получает свою форму от рисунка вафельницы. «Машина Времени» была написана учеником Томаса Гексли, активным сторонником Дарвина, Г. Дж. Уэллсом. В этом превосходном повествовании Уэллс обрисовывает облик эпох будущего. Частью его замысла — в отличие от эпох в «Сокровищнице знаний» — было то, что все события имели дату. Дата, которой в конечном счёте достигает путешественник во времени — 802701-й год: в действительности, не самая вероятная дата для окончания истории Земли по нынешним стандартам, но хорошо проработанная, чтобы казаться разумной первым читателям книги, которым хватало и других чудес для осмысления. Действительно, сейчас трудно понять, насколько подрывной для многих должна была казаться в то время эта книга из-за действительно мрачной картины, изображающей разделение общества на морлоков и элоев, заголовком для которого было избрано викторианское общество. Эволюция показана работающей не на пользу человечеству, как тогда обычно представлялось.

И, конечно, наш вид показан как изменчивый, как преходящий.

Когда путешественник во времени путешествует по времени в отдалённое будущее, он наблюдает, как «вся поверхность земли виделась изменяющейся — тающей и текущей перед моими глазами». Это человек, который читал «Основы геологии» сэра Чарльза Лайеля. «Я видел величественные и роскошные строения, возникающие вокруг меня, более массивные, чем любые здания нашего собственного времени, и всё же они казались построенными из мерцания и тумана». Это не только достижения человека, но человечество само по себе, которое оказывается преходящим, вещью, построенной из мерцания и тумана.

Без нового понимания прошлого, без его дешифровки «Машина времени» не могла быть написана; или, будучи написанной, не могла бы быть расшифрованной.

Следуя за Уэллсом, мы видели много картин будущего. Механические ли они, тривиальные, или глубокие, они все опираются на достижения девятнадцатого столетия; всё работает как отражение нашего понимания предшествующих миллионов лет.

Это столь же справедливо для книги Дугала Диксона. Но всё же она впечатляет меня, поскольку является потрясающе оригинальной, возможным прародителем нового направления, «научной фантастики». Она избегает атрибутов беллетристики, которой увлечён Уэллс. Она представляет собой как бы непосредственную историю будущего, будущего, охватывающего следующие 5 миллионов лет. Это Дарвин, Лайель и Уэллс, сложенные вместе. Им бы понравилась эта книга, и она испугала бы их: поскольку мы, в конце концов, прошли долгий путь, считая от их дней, и ужинали на ужасах, которые были выше их понимания. Мы прожили век (ну, хорошо, люди чувствовали почти то же самое в 1000 году н. э., хотя совсем по иной причине), когда почти ежедневно ожидали, что мир придёт к своему концу.

Вот она, изменчивость, с человеческой плотью как вещью из мерцания и тумана. «Человек после человека» — это драма непрерывного давления времени на живую ткань. Диксон не рассказывает нам о вещах, о которых думают и в которые верят существа из его караван-сарая; достаточно и того, что мы знаем о том, чем они питаются. Одним из откровений, данных нам в соответствии с теорией эволюции, является то, что мы являемся частью пищевой цепи, наряду со свиньями, цыплятами-бройлерами и вкусной саранчой.