Array Журнал «Если» - 2009 № 1

– Эта проклятая женщина! – вопила Венту.

Жмурясь от едкого дыма, мы схватили одеяла и стали сбивать пламя, целясь в каждый проблеск света. Мужчины отправились к ручью с ведрами, слепо ступая в темноте. Гадая, не поджидают ли их Коты. Земля дымилась и шипела. Вверх поднимались серые клубы. Мы продолжали бить мокрыми одеялами по извилистым красным линиям в дереве.

Рассвет еще не наступил, и пожар не был потушен, когда Форчи велел нам собираться и выступать. Моргая слезящимися глазами, мы стали разбирать щитовые стены. И радовались, что покинем это место. От запаха гари к горлу подступала дурнота. Я огляделась и увидела, что Ливиза уже уехала.

Пропади она пропадом!

Мое молоко пересохло от тягот дороги, и Чува была голодна. Для чего же существуют подруги, как не для того, чтобы помочь выкормить твоего ребенка?

– Тебе придется щипать траву, малышка, – сказала ей я.

Мы поднимали клубы пепла. Я наступила на что-то жесткое и неподатливое и поняла, что наткнулась на обугленный скелет Кота. Позже я заметила в траве выброшенную перепелку, которую подстрелила вчера Ливиза. Мясо потемнело и засохло. Значит, Кошка не захотела есть птицу.

– Я хочу убедиться, что с Мэй все в порядке, – неожиданно заявила Грэма.

При полном мутно-молочном свете мы порысили к фургону. Оказалось, что Кошка спит, а Ливиза тащит фургон, встав на задние ноги и держа винтовку наготове. Завидев нас, она отдала винтовку, опустилась на все четыре ноги и снова потащила фургон. Лицо ее и голос были суровыми:

– Она говорит, что можно вернуть Лошадей, чистокровных Лошадей. Представляете? Котам придется есть что-то другое, и все это наконец прекратится!

– Что? Как? – вырвалось у Грэмы.

– Предки хотели вернуть и тех, и других. У нас есть полная информация о Лошадях, и о Предках тоже. Мы по-прежнему носим их в себе.

– И… и что же нам делать? – растерялась Грэма.

– Пшооолы, – раздался голос из фургона.

Кошка с потешным выражением лица села и усмехнулась:

– Вы можете носить эти семена вешшно, но они не прорастут. Им нужно кое-что от Пшоол.

По какой-то причине Ливиза тоже хмыкнула. Это она-то, всегда столь серьезная и важная, что мне никак не удавалось ее рассмешить!

– Это называется… – Кошка осеклась и повела бровями. – Экдай-шшшоун. Именно так. Не знаю, что это ожжжначает. Просто застряло в голове.

Кошка знала: ее беззубый выговор звучит смешно. И она его обыгрывала. Я видела, как она умна. Всегда знала, что нужно сказать, чтобы привлечь Ливизу на свою сторону.

– Пшшооолы делают мед, и Пшшоолы создают Лошшшадей.

– Значит, если дать семени что-то, полученное от Пчел, мы сможем рожать чистокровных Лошадей?

Все в Грэме насторожилось и устремилось к Кошке.

– Только не ты! – простонала я, чем наконец-то рассмешила Ливизу.

– Ах, Аква, гнедая ты старушка!

– Нет, – покачала головой Кошка. – То, что родится, будет ближе, гораздо ближе к Лошшадям. Смесь Предков и чистокровной Лошшади. Но потом мы можем…

– Вывести Лошадь! Скрестив подходящие пары!

– Верно, – кивнула Кошка. – Я всегда шшшитала, что могу это сделать. Нам нужно много Лошшадей. Мои собратья по прайду имеют шшильную тенденшшию питатьшшя ими.

В спокойствии Ливизы было нечто убийственное.

– Мы способны вернуть Предков. Представляете, что они могут нам рассказать! А вдруг у них собраны воедино все осколки воспоминаний!

Кошка, добившись своей цели, откинулась на спину.

– Они нишшего не знают. У них нет памяти. Им придется вшшему учиться. Ходить. Говорить. И каждый раз все шшнова. Да, они шшмогли забыть. Но шшмогут и научиться.

Звезды над головой казались гигантской паутиной, усеянной сверкающими каплями росы.

– Они хотели лететь к жжвеждам. И думали, что смогут перевежжти в себе животных и растения. И еще они боялись, что все их жжнания будут утеряны. Как, шшпрашивали они себя, мы сумеем уберечь информацию? Поэтому они сделали ее подобной жжнаниям, которыми обладает каждый паук: умением плести паутину.

– Кауэй, – скорбно прошептала Ливиза.

Я чувствовала себя так, будто уснула на траве, вместо того чтобы спать стоя. И быть начеку. Это безумие. Безумие, рассчитанное на то, чтобы захватить Ливизу. Я пообещала себе отныне быть бдительной.

– Может, когда-нибудь Предки приплывут назад?

Ливиза выгнула шею и посмотрела на звезды.

Весь следующий день, пока мы шли на восток, они непрестанно мололи чушь. Теперь я жалею, что не прислушалась и не запомнила каждое слово, но тогда тревожилась лишь о том, что Кошка развращает мою Ливизу. Я знала, что бесполезно молить ее отказаться от этого безумия, вернуться домой, вновь стать одной из нас. Я всей душой желала Кошке смерти. И никогда не чувствовала себя столь одинокой и бесполезной.

– Не волнуйся, любовь моя, – уговаривала Грэма. – Такая уж наша Ливиза. Это ее путь.

Я была слишком зла, чтобы ответить.

Ручей струился вниз, через зеленые холмы, которые внезапно отступили. Мы остановились на вершине последнего, оглядывая бирюзово-серую равнину. Наша дорога заканчивалась. Мы добрались до восточных склонов, выходивших к морю. Трава была высокой, мягкой и густой, поэтому мы щипали ее на ходу, и я надеялась, что молоко вернется. Жеребята, включая Чуву, принялись бегать по лугам, словно уже оказались дома. Мы сумели! Мы дошли! Теперь все будет хорошо!

Форчи продолжал подгонять нас, уводя как можно дальше от Котов. Все же мне казалось странным, что здесь, на равнинах с высокой травой, не водилось других Котов. Мы продолжали настороженно принюхиваться, но в воздухе стоял только сладкий свежий запах сорванных и пережеванных трав.

Форчи заржал, призывая раскинуть лагерь, только когда солнце начало садиться. Мы с Грэмой пошли назад, она жевала мою гриву и называла бедняжкой.

– Ливиза всегда любила новые идеи. А Кошка ими полна.

– Да, она хочет, чтобы мы рожали новых детей, ей на поживу!

Я притянула Чуву ближе к себе и нежно прикусила ее холку.

Мы раскинули лагерь, стали пастись и пить воду, но я не находила себе места и все бродила вокруг. Наконец все же вернулась к нашему фургону, опустилась на землю и попыталась покормить Чуву, но ничего не вышло. Я заплакала. Потому что высохла, как старая трава, и никто не мог мне помочь. Я чувствовала себя одинокой и заброшенной. И вдруг услышала, как поет Ливиза! Поет, лежа рядом с Кошкой. Беззаботная, гордая… То, что до сих пор ее сдерживало, ушло навсегда. Она не любила меня. Не любила никого, кроме своих измышлений. Она использовала меня и бросила.

Чува тоже потеряла покой. Я немного отвлеклась, убаюкивая ее. Наконец ее дыхание стало размеренным, едва слышным и пахло сеном, свежим и сладким. Молодое доверчивое существо, целиком зависящее от меня. Ее длинное, узкое лицо покоилось на моем боку.